Театр отчаяния. Отчаянный театр

Я накануне того открытия ночевал в театре, совсем не спал и в одиночку много раз проверил работу света, звука и всего, что только можно было проверить.

В самом концерте открытия мы показали двадцатитрёхминутный кусок спектакля. От волнения я не смог сам объявить публике, что она увидит фрагмент первого спектакля совершенно нового театра. Я хотел заострить на этом внимание зрителей, которые набились в наш театр в таком количестве, что я всерьёз испугался за сделанный из забора амфитеатр.

А я хотел сказать людям, что прошу их запомнить момент, когда в зале погаснет верхний свет, зажгутся прожекторы и заиграет музыка. Это и будет моментом рождения нового театра, а они будут первыми его зрителями. Я хотел сказать, что вот-вот на сцену выйдут люди, которые впервые шагнут на театральную сцену, сделанную их собственными руками, на глазах зрителей и с этого момента станут актёрами. Я на многое хотел обратить внимание зрителей. Но не смог. Так что мой маленький театр «Ложа» родился без объявления.

В тот раз я впервые в жизни сидел в зрительном зале среди людей и смотрел, как на сцене идёт то, что я придумал и отрепетировал. Я видел свой театр и свой спектакль из зала и понимал, что уже ничего не могу сделать с тем, что видел. Я не мог происходящее остановить, не мог крикнуть, чтобы музыку включили тише, и не мог дать совет или сделать замечание людям, игравшим на сцене. Мне прежде не приходилось такого испытывать. Я либо сам был на сцене и исполнял мною задуманное, либо из-за кулис наблюдал за выступлением моего партнёра по пантомиме. Тогда я переживал за него сильнее, чем за себя, но партнёр мой играл то, что сам придумал. А в тот раз я видел, как другие люди делают то, что придумал я, и то, что я сказал им сделать. Такого волнения и ужаса я прежде не испытывал.

А я видел и слышал, что свет включили слишком резко, а музыку, наоборот, с запозданием. Я увидел, что актёр, который исполнял роль юноши, пишущего книгу, из-за волнения вышел на сцену совсем не так, как мы репетировали… Для меня всё это было катастрофой, крахом, провалом! Но люди смотрели внимательно. Потом героиня вышла не так и забыла сделать жест, который мы мучительно долго, целую неделю отрабатывали. Тот жест мне казался архиважным. Но люди смотрели и улыбались. Капитан и доктор появились на сцене одновременно, а должны были выйти по очереди. Мы всё это репетировали неоднократно.

Я тогда зажмурился оттого, что мне стало страшно смотреть, как не выполняется то, над чем я так тщательно и внимательно бился. Но люди рядом со мной засмеялись. Потом ещё и ещё. В сцене, когда персонаж ветер бил персонажей мореплавателей по лицу, трепал им одежды и волосы, зрители хохотали. Они радовались и смеялись в голос, хотя я видел, что актёры мои были скованны и работали много хуже, чем на репетициях.

В тот момент мне открылась удивительная и невероятно простая истина. Я понял очевидную вещь, которую не понял бы ни за что и никогда, если бы не оказался среди зрителей спектакля, который делал как автор и режиссёр. Я вдруг со всей ясностью и навсегда понял, что зрители не знают и не могут знать того, как должно быть! Они видят то, что видят. А то, как всё должно быть, знаю только один я. Только я. Потому что и актёры не знают, как должно быть в спектакле всё вместе. Они знают только то, что должны знать сами…

Эта столь простая истина поразила меня!

И ещё я отчётливо понял гораздо более простую вещь… Я понял, что актёры – живые люди и исключительно по этой причине они не могут выполнять всегда в точности то, что я им говорю. Не могут и самое главное – не должны! Они, будучи живыми людьми, могут попросту волноваться, что-то забывать, чего-то из того, что я им объясняю, не понимать, а чего-то и не хотеть делать именно так, как я этого хочу.

Я понял это, и мне вдруг стало так хорошо и просто! Совсем не так заморочено, как до понимания. Тогда мне стало ясно, что театр у меня действительно получится. И не важно, сколько было в нём сыграно – двадцать минут или двести часов. Главное – на сцене что-то происходило и это было приятно людям в зрительном зале. А значит, театр есть, и театр хороший.

После наших двадцати трёх минут будущего спектакля пели друзья театра «Ложа». Люди, со свойственной им дивной лёгкостью забыв то, что мы им показали, слушали песни и спиричуэлс. Потом получилась радостная пьянка. Счастливый художник Анатолий Казанцев выставил в качестве праздничного банкета с десяток бутылок вина и столько же водки, которая тогда была в большой цене и по карточкам. Мои актёры и музыканты выпили на радостях. А я тихонечко сидел в стороне от всех и осмысливал те открытия, которые со мной произошли.