Театр тающих теней. Словами гения

Шепчут-грохочут скорее на португальском. Машинально включаю диктофон в телефоне и понимаю, что этот круг завел меня в тупик. Нужно возвращаться и попробовать зайти в круг поменьше. Или все же там впереди есть проход…

Как там дочка цитировала кого-то из современных концептуалистов? «Лабиринт подобен самой жизни, можно заблудиться на какое-то время, но всегда в конечном итоге попасть туда, куда надо». Вопрос только, через сколько попасть. И хватит ли на это всей жизни.

Иду вперед — зачем иду? Записала пугающий грохот шепота на диктофон, и хватит.

Если Профессор Жозе, виновник двух убийств, сейчас там, то зачем мне подставляться и самой загонять себя в западню? Зачем становиться третьей жертвой?

Повернуть, уйти, уехать, отдать запись полицейскому комиссару, пусть разбирается, ему по долгу службы положено, а самой все эти трупы, «не трупы» как страшный сон забыть.

Повернуть, решаю я и… слышу крик.

Крик, усиленный все нарастающим гулом голоса океана, выходящим на поверхность из тех расселин в пластах, о которых что-то говорила дочка, но я ее невнимательно слушала.

Диктофон записывает крик, еще крик, еще чей-то громкий шепот, я уже не иду, а бегу вперед, вязну в крупном песке, который набивается в босоножки, бегу и… снова оказываюсь на том раздвоении лабиринта, с которого свернула не на тот, как теперь выяснятся, круг.

Могла бы и вернуться, быстрее бы было. Но кто ж знал!

Теперь на другой круг вдоль песочно-светлых стен, которые, закругляясь и закругляясь, наконец выводят в бордово-красное пространство, кровавость которого видна даже в стремительно сгущающихся сумерках.

Песок под ногами сменяется решеткой, из которой идет почти парализующий, усиливающийся с каждым моим шагом гул. Вот он, «Голос океана».

А на решетке у красной стены лежит красный человек. Весь в крови.

Но это не новая жертва Профессора Жозе. Потому что это сам профессор. С проломленной головой.

Что он шепчет, не могу разобрать. Шепот сливается с гулом океана и обрывается. Профессор Жозе замолкает. Бормоча по-русски и по-английски, умоляю профессора потерпеть, что, кажется, уже не поможет — он явно теряет сознание, и я не понимаю, как ему помочь.

Машинально делаю несколько фото на телефон — нужно зафиксировать, в каком состоянии я все обнаружила, вдруг что-то поменяется до приезда полиции, и звоню в правильную полицию, номер которой за эти два дня успела запомнить наизусть. Кричу, что Профессор Жозе Кампуш с пробитой головой в лабиринте на мысе Сагреш. Что он умирает, пусть вызывают скорую помощь и сами едут как можно быстрее.

Отбиваю звонок и только тогда пугаюсь — сейчас меня снова запрут в «Барракуде». Или в полицейском участке. Решат, что я не случайно снова оказалась на месте преступления. И я опять не поеду с дочкой в Лиссабон. Нужно успеть если не задержать, то хотя бы увидеть того, кто это с профессором сделал, чтобы дать полиции подозреваемого. Профессор Жозе не мог появиться здесь намного раньше меня, и с кем-то же он разговаривал, вряд ли сам с собой. Значит, тот, кто проломил ему голову и вышел из лабиринта по правильному кругу, пока я блуждала по неправильному, не мог далеко уйти.

Оставляю Профессора Жозе, бегу в обратную сторону — не запутаться хотя бы теперь, и, выбравшись из лабиринта, на секунду замираю — уши должны привыкнуть к тишине и звуку ветра вместо голоса океана, а глаза хоть что-то увидеть, кроме кроваво-красного, который будто запечатлелся у меня на сетчатке.

Несколько одиноких фигур слева и справа от лабиринта. Какая из фигур нужна мне? Пара справа медленно и неспешно бредет в сторону обрыва, фигура слева движется быстрее в направлении к выходу с мыса. Похоже, это тот, кто пытался убить Профессора Жозе.

Снять на камеру нереально — слишком далеко, слишком темно, на фото лишь невнятное темное пятно.

Бегу. Не по нахоженной веками дорожке в обход всего мыса, а, спотыкаясь, по неровным камням напрямую к выходу, бегу за стремительно удаляющейся фигурой, пытаясь рассмотреть хоть какие-то приметы. Но почти ничего, кроме чуть сгорбленной фигуры — мужской? женской? скорее все же мужской — в ветровке — черной? темно-серой? темно-синей? — рассмотреть не успеваю.

Полиция, которая по трупам — я же кричала про проломленный череп, — приезжает на удивление быстро. И жалуется, что я опять вызвала не тех, кого надо, — и этот еще «не труп».

Приехавшая следом скорая помощь говорит, что пострадавший жив и что я вовремя их вызвала — пролежи он в этом лабиринте еще хотя бы полчаса-час, его было бы уже не спасти. А лежал бы он, скорее, до утра — кто же в темноте пойдет в лабиринт, кроме странной русской, которая уже третий раз за два дня оказывается рядом с преступлениями.