Театр теней

Я ведь любила его. Действительно любила с той непостижимой чистотой и преданностью, на которую способны лишь первые чувства. Он казался таким серьёзным, уверенным и неприступным, не ровня остальным ребятам, готовым залезть под первую попавшуюся юбку, лишь бы обуздать свои гормоны да поднабраться опыта. Чего я только не делала, чтоб обратить на себя его внимание! Но сероглазый красавец годами смотрел на меня, как на пустое место, открыто игнорируя жалкие попытки себя заинтересовать. Зажатая тихоня, на что я могла надеяться? Мне оставалось только кусать локти, глядя ему вслед и проливать литры слёз в жилетку единственного друга, с которым, если по совести, я и общалась-то только из желания быть ближе к своему кумиру.

Облетев ещё один круг над целующейся парой, я зависла над остановкой. Мне не впервой становиться невольным свидетелем его амурных похождений, но каждый раз они сжигают меня заживо, как в тот первый раз, ещё при жизни, с той лишь разницей, что выплеснуть эти чувства теперь никакой возможности. А хочется реветь, хочется кричать, ломать, крушить! Обидно и тошно. И глупым кажется, что когда-то переживала из-за своих коротких рыжих ресниц, редких волос и совершенно плоской спортивной фигуры. Его такие красавицы не смогли удержать, что мне и волшебное зелье не помогло бы. Этот молодой, горячий парень – охотник. Ему всегда нравилось добиваться, разгадывать, а я что? Я была открытой книгой, бесхитростной, по уши втрескавшейся идиоткой, которая в упор не хотела видеть его притворства. Могла же задаться вопросом: с чего он так резко обратил на меня внимание? Могла, но зачем? Намного приятнее поверить, что красавчик вдруг оценил верность своей поклонницы и на радостях преподнести всю себя на блюдечке. Всё боялась что уведут, если буду долго ломаться. Тем более сам он не торопил, ухаживал очень красиво и необычно, не хуже чем в фильмах показывают, разве не об этом я мечтала? И я с радостью развесила уши, а заодно и ноги раздвинула.

Сделала по-своему.

Ничего не хотела слушать, ни наставления матери, ни предостережения лучшего друга. А когда тот попытался сорвать с меня розовые очки то, не раздумывая, вывалила на него тонну грязи. Зря я с ним так, он прав был, а я в запале такого наговорила, что до сих пор каюсь и облетаю десятой дорогой. Ни к чему травить себя лишний раз, всё равно ничего не исправить, и без того стыдно.

А убийце не стыдно. Он поиграл, сломал и выкинул. Мы оба были очень молоды. Оба ошиблись, но он живёт, а я вынуждена день ото дня бродить по миру, в котором мне нет места. Эта пытка пропитывает ядом, вынуждая считать секунды до его последнего вздоха и мечтать о мести за каждую переломанную кость, за каждое адское мгновение пережитое после того как он бросил меня умирать в том лесу. Я заставлю его заплатить по счетам, во что бы то ни стало. Это уже больше чем месть – идея фикс. Одержимость, от которой его не спасёт даже вся моя нерастраченная любовь.

И тут меня вдруг настиг тихий настойчивый призыв. Клич неуловимый для смертных, но нас, бесплотных скитальцев, пронизывающий слабым электрическим покалыванием. Ментальный зов, заставляющий спешить, искря и подрагивая от нервного томления. Это мой шанс вернуться за ним, чтоб утащить в свой ад.

Подобных мне душ, на проверку оказалось намного больше, чем можно было бы ожидать, глядя на наше захолустье. Виною ли повальная нищета и разгул преступности, близость бурной реки или обилие бескрайних лесов, в которых прикопать труп дело плёвое, но полчища мерцающих сгустков энергии так и вьются над палатой реанимации. Почему именно там? Всё просто – мы выжидаем, ведь клиническая смерть состояние обратимое.

Пока реаниматологи откачивают очередного пациента, у нас появляется несколько бесценных минут на попытку вернуться. Не спорю, подселяться в чужие тела низко, но это наш единственный шанс закончить свои дела на земле. И стоит кому-то повиснуть на грани, мы тут же ощущаем характерный зов. Это как учуять аромат любимого блюда после недельной голодовки, или услышать крик о помощи родного человека – сложно воспротивиться.

Чтобы воскреснуть, мало пробиться первым из сотен себе подобных и оттолкнуть от родного тела ничего не понимающую душу. Необходимо ещё удержаться в нём, суметь запустить сердце. Вот тут то и требуется вся мощь мотивации. Организм, привыкший с рождения к одному постояльцу, упорно отторгает чужеродную материю и чтобы подчинить его чистой силы воли недостаточно, здесь-то и выручает одно из двух самых мощных человеческих чувств: любовь или ненависть.