Театральная эпопея

от вступления в комсомол, хотя меня сразу бы приняли. Лично я считаю себя демократом, даже как-то вступил в одну демократическую партию, думал, что буду принимать в ней посильное участие, посещать разные собрания и дискутировать, но потом меня осенило:

л ю б о й партии нужна только ее численность и победа на выборах, так что меня приняли в партию и сразу забыли обо мне. Поэтому я больше не стремился участвовать в

партийном движении, а через месяца два позвонил одному функционеру партии и потребовал, чтобы он зачеркнул мою фамилию, вычеркнув меня из ее рядов,

обосновывая свою просьбу тем, что меня не приглашают на собрания партии, и я не

желаю просто числиться в партии, как безмолвный статист.

Прошло два месяца после опубликования моей первой сатирической комедии в

сибирском журнале «Посвящение». Я отослал в редакцию этого журнала вторую

комедию, которую тоже приняли к публикации, чему я был несказанно рад. Взяв

авторские экземпляры, я ходил с ними в московские театры, желая, чтобы завлиты или худруки театров прочитали комедию, но мои просьбы о прочтении и даже только о

встрече успехом не увенчались. Как понял мой дорогой читатель, и Ширмыршлянский,

и Фуцман даже говорить со мной не желали. Прошло более двух недель, как я оставил комедию у вахтера Театра юмора, и я решил позвонить в этот театр.

–Здравствуйте!– поздоровался я, позвонив в театр с работы.– Это один автор Соколов, я оставлял свою комедию для худрука Ширмыршлянского.

–И что вы хотите?– услышал на том конце провода женский равнодушный голос.– Ширмыршлянского сейчас нет.

–Я хотел узнать его ответ.

–Ответ?

–Да!… Он сказал, чтобы я оставил комедию охраннику, меня не пустили в театр, а две недели прошли. Можно меня соединить с завлитом?

–Ее тоже нет.

–А с кем я говорю?

–Это вахтер.

–Пожалуйста, позовите администратора,– вежливо попросил я.

В трубке послышался шум, ворчание вахтерши, чей-то разговор. Наконец, через

минут пять трубку взяли, и я услышал сердитый мужской голос:

–Да, слушаю!

–Это администратор Театра юмора?

–Да. – На том конце провода чавкали, сопели.

–Я отдал свою комедию две недели назад на вахте. Как мне сказал Ширмыршлянский,

через две недели мне ответят.

Неизвестный мне администратор вместо ответа громко икнул, потом выругался.

–Алло! Вы меня слышите?– спросил я.

–Слышим, слышим вас…Ширмыршлянского нет сейчас в театре, но вашу комедию

никто ставить не будет,– сообщил мне администратор.

–Почему?– удивился я.

Администратор снова икнул, потом снисходительно ответил мне:

–Такова политика нашего театра. Мы не ставим пьесы современных авторов.

–Все-таки объясните мне причину!– возмутился я.

–Такова политика нашего театра, молодой человек,– повторил администратор довольно холодно.

-Но почему только старые пьесы ставят в вашем театре?

–Как это старые?

–Вы же только что сказали, что пьесы современных авторов не ставите, так?

–Да.

–Но почему?

–Мы не ставим пьесы современных авторов. Такова политика нашего театра. Что еще

хотите услышать, молодой человек?

–Гм, вот и получается, что ставите только старые пьесы давно умерших авторов,-

заключил я.

Администратор снова икнул, отложил трубку, говоря с кем-то другим и посмеиваясь.

–Алло!– завопил в трубку я.

–Да, чего хотите, молодой человек? Я ж ответил, чего надо-то?

–Вот так- с, да?– неожиданно для себя вскричал я.– Всевластие режиссера! Хозяин-

барин! Я…

На том конце провода трубку положили, я услышал частые гудки. Больше звонить в

Театр юмора смысла не было, как и просить вернуть журнал с напечатанной в нем

комедией. Неожиданно я услышал правдивый и довольно циничный ответ от неизвестного мне администратора, который должен был отрезвить меня и избавить от ненужных иллюзий. Но я не считал себя слабовольным человеком, который сдается при первых трудностях. Трудности должны закалять человека, как полагал я. Ведь вся наша жизнь – постоянная борьба! Надейся и жди, все жди, а жизнь проходит… Поэтому нужно не терять драгоценное время, успевать и писать, и бегать по театрам, редакциям журналов.

Я решил обратиться в Драматический театр, к худруку театра Сеновину. Уже имея печальный опыт общения с режиссерами, я обдумывал тщательно свой план похода в

этот театр. Ведь Драматический театр известен театралам своим неизменным

репертуаром; не меняющимся многие десятилетия – в театре шли лишь классические

пьесы давно умерших авторов, в довершении ко всему почти все актеры театра были пожилого и старческого возраста, чему никто из зрителей не удивлялся. Кстати, слышал, что и сам Сеновин не возражал против игры пожилых и старых актеров, актрис в театре, мотивируя это тем обстоятельством, что чем старше актер или актриса, тем он или она более опытны, а с молодыми начинающими актерами надо работать и работать. Однако чуть позднее и Сеновин, наконец, понял, что пора менять старых актеров и актрис на

более молодых. Некоторые старые актеры и актрисы стали плохо слышать, видеть, да пластика их желала лучшего. А система Станиславского с ее постулатами о том, что