«Ха! Уведомить? — приостановился Иосиф. — Подлое выражение… Ну да, чем подлее, тем лучше. Так скорее станет понятно, добьюсь я здесь чего-то или меня с позором вышибут».
Иосиф продолжил пламенный донос:
«…уведомить вас, что в театре, который так щедро одаривает Ипполит Карлович, творятся вещи возмутительные. Если спектакль, который сейчас репетирует Сильвестр Андреев, дойдет до премьеры, все будут говорить об Ипполите Карловиче как о меценате, поощряющем мужеложство».
«Ага, прекрасно! Мужеложство, это правильное слово…» — с удовольствием чмокнул тонкими губами Иосиф, словно пробуя это слово на вкус.
И он застучал-заиграл, слагая свой донос из возмущения, праведного гнева и страха за «и без того истощенную мораль нашего общества». Вписал, было: «Дышащую на ладан мораль», но засомневался: «Лучше бы с ладаном поосторожней… Не дай господь что-то антицерковное ляпну… Нет, не надо ладана». Вспомнил и про буддиста Лоренцо. На мониторе явились новые строки: «Не стоит пояснять, что превращение монаха-христианина в буддийского монаха — это не просто каприз одаренного режиссера. Таким образом, наш театр солидаризируется с глобальной сменой ценностей, с охватившим мир нигилизмом — а буддизм ведь не что иное, как нигилизм под видом религии. Что же будет проповедано со сцены нашего театра с помощью отца Лоренцо, кощунственно преображенного в буддийского монаха? Что нет добра и нет зла. Нет правого и неправого. Все едино. И в конечном счете ничего не существует. Вот какая философия стоит за этим на первый взгляд невинным театральным трюком!»
Вдруг дверь кабинета распахнулась. На пороге стоял взволнованный Сильвестр. Иосиф мгновенно закрыл текст и улыбнулся режиссеру. Тот стоял, засунув руки в карманы джинсов и смотрел на Иосифа с тревогой. Казалось, он не решается войти. Вдруг Сильвестр сделал шаг вперед и резко захлопнул за собой дверь.
— Ипполит Карлович в Москве. Черт его принес. Я уже у него был.
— И как он?
— Мрачен. И подозрительно ласков.
— Мрачен и ласков? Как это?
— Со мной подозрительно ласков, а на дне — мрачен. Что удивительного? Я, как мог, заморочил его. Но ненадолго. Орех крепкий.
Иосиф пригласил:
— Сильвестр, садись. Кофе? — спросил он участливо.
— Э, нет! Твой кофе омерзителен. Лучше Свету попрошу принести. — Сильвестр позвонил. — Света, принеси кофе нам с Иосифом… — Иосиф отрицательно покачал головой. — Нет, принеси только мне. Спасибо.
Иосиф сказал тоном человека, который устал повторять:
— Все будет хорошо. Его православное сердце все спокойненько перенесет. И «Ля Монд», и «Ди Цайт» готовы опубликовать все, что нужно. Более того, тексты уже написаны.
— Ты?
— Ну а кто же? И в каждом тексте восхваляется Ипполит Карлович. За поддержку нового, актуального спектакля «Ромео и Джульетта». Ему расскажут, какой он молодец! Какой передовой молодец! А какой же православный устоит перед признанием Запада? — Иосиф хихикнул, улыбнулся и Сильвестр. — Не переживай! Эти статьи сделают озабоченного моралью богача намного снисходительнее к твоим театральным шалостям.
— Шалостям? Иосиф, ты наглеешь. На глазах наглеешь. Вот прямо сейчас наливаешься наглостью.
Иосиф смутился.
— Я имел в виду, что тогда он спектакль воспримет как гениальную шалость, а не как угрозу общественной нравственности.
Сильвестр погрозил пальцем Иосифу.
— Смотри! На тебя вся надежда, — сказал он и добавил весьма искренно: — Вот ужас-то.
Иосиф сделал вид, что не расслышал последних слов.
— Да ладно, что у Ипполита Карловича за вера… Так, верочка. — Иосиф хохотнул. — Да и вообще, мне кажется, зря ты его так боишься. Театр-то не его личный. Театр-то государственный.
— Иосиф, не будь ребенком, а?
— Ну да, да, глупость сказал. Хотел тебя хоть как-то успокоить.
Вошла Светлана, улыбнулась режиссеру и Иосифу, отмерив толстяку гораздо меньше ласки. Молча поставила на стол поднос с кофе, печеньем и бутылкой воды.
— Светочка, не уходи пока из театра, хорошо?
— Что вы, Сильвестр Андреевич, я и не думала…
Светлана вышла. Сильвестр стал отпивать маленькими глотками кофе. Настроение его понемногу, но все же улучшалось.
— А отца Никодима ты видел у Ипполита Карловича? — спросил Иосиф.
— Ха! — Режиссер оставил чашку от губ. — А они разве бывают отдельно? Только, наверное, когда Ипполит Карлович со своими красотками распутничает. И то, я думаю, с благословения святейшего отца.
Иосиф засмеялся и возвел глаза к потолку — мол, знаем мы все это лицемерное сообщество, знаем!