Театральная история

Ветер усиливался. Волны поднимались все выше. Облака темнели. Горизонт, соединяющий океан с небом, становился ближе и ближе.

— Пожалуйста… Я не смогу сам, — сказал отец Никодим.

— Конечно! — Карлик хлопнул себя по лбу. — Я и не подумал. Как же вы будете брить себе голову? Разумеется, я помогу.

Явились ножницы, забурлила вода, отец Никодим, закрыв глаза, склонился над раковиной, а господин Ганель, приподнявшись на цыпочки, начал вершить обряд обривания.

Отец Никодим вскинул голову. Из зеркала смотрело совершенно голое и совершенно чужое лицо. Он простонал:

— Ну и харя!

— Харе, — поправил, чуть отодвинувшись и оглядывая дело рук своих, господин Ганель. — Харе Кришна, уважаемый Махабрагинанда.

Косые полосы дождя хлестали по воде. Не было конца, не было края тучам, сливающимся в одну темную клубящуюся массу. И не было конца воде, которая вспенивалась от падающих — все быстрее, все крупнее — капель.

— Христианский монах, кощунственно преображенный в кришнаита — это отрицание наших ценностей! — голосом Иосифа зазвучало отовсюду — из раковины, из Ганеля, из самого отца Никодима.

Загремел гром, в океан вонзилась молния, и священника стали бить по щекам.

Он открыл глаза и увидел господина Ганеля. Карлик приводил священника в чувство пощечинами.

Тишина. Чай в фарфоровых чашках на столе. Остывший. Недопитый.

Он лежал на полу. Сбоку возвышалась толстая ножка массивного стола.

— Наконец-то! — воскликнул господин Ганель. — Давно у вас случаются такие обмороки? Такие глубокие? Вы почти не дышали…

— Зеркало…. Принесите зеркало… умоляю… — прошептал отец Никодим.

Господин Ганель, недоумевая, принес из ванной маленькое зеркальце — свое любимое, с синим ободком. В зеркале отец Никодим увидел — о счастье! — бороду. А выше — о радость радостей! — шевелюру.

— Господи! Господи! Если бы вы знали, — не поднимаясь с пола, шептал священник. — Если бы вы знали, какое наказание пришло ко мне во сне!

— Наказание во сне — это лучшее из наказаний, — с улыбкой ответил господин Ганель. — Вам опасно оставаться у меня. Надо уходить.

Отец Никодим опечалился.

— А я было понадеялся, что мне и наш побег приснился… — вдруг он тихонько засмеялся, стараясь не шевелиться, чтобы не растревожить боль в голове. — Еще мне снился дождь над огромной, бесконечной водой… Как в первые дни творения. Когда Дух Божий носился над водою…

— Действительно? — удивился господин Ганель. — Помню, много месяцев назад, я увидел в мыслях Преображенского что-то подобное… Только там над водой носились овации. Сразу же после дождя.

— Такой сон… Такой… Явнее яви!

— Я лично уверен, что сны гораздо реальнее, чем нам кажется, — с некоторой даже важностью открыл свои мысли карлик и торжественно произнес: — Мы созданы из вещества того же, что наши сны, и сном окружена вся наша маленькая жизнь.

— Что это?

— Шекспир.

— Неужели и он был женщиной? — вдруг спросил отец Никодим.

— Как понять, «и он»? — насторожился господин Ганель.

— Эти события последнего времени… Все говорят о воцарении женщин… Вот и спектакль ваш был об этом… И, говорят, Шекспир тоже женщина… Все говорят, что грядет их царствие… А мы-то рассчитываем на Царствие Божье…

Господин Ганель лихо скомандовал:

— Вам нужен — срочно! — душ. А потом — срочно! — бежать.

Отец Никодим посмотрел на карлика с благодарностью. Но когда представил, что его ждет за порогом этой тихой квартиры, снова затосковал.

Наташа и Александр в молчании стояли у входа в метро.

— Странное чувство. Пусто-пусто, — сказала Наташа.

— В каком смысле? — нахмурился Саша. — А! Я думаю, все чувства оживут потом.

За этим диалогом Саше чудился совсем другой. Наташа спрашивала: «Ты простил меня?» — «А ты разве не видишь?» — «Вижу».

— И куда же мы пойдем?

— Мы не пойдем, мы поплывем.

— Поплывем?

— Открыта же навигация.

— Ты что! Весна еще не настолько весенняя. По Москве-реке ничего не плавает.

— Так, значит, и мы тоже не поплывем?

Она засмеялась. Диалог, продолжался: — «Саша, получается, отец Никодим был прав, когда говорил о зерне, которое умерло и дало плод? Если бы не Сергей, разве бы мы стояли сейчас здесь? Вместе? Значит, у того, что мы вместе, такая грустная, такая страшная причина? Это странно? Или не странно?» — «Наташа, давай запретим вопросительные знаки. Пусть у нас будет больше точек. Утверждений. Согласий. Это нам сейчас нужнее всего».

— Саш, у тебя на губе темное пятно.

Он стал вытирать рот тыльной стороной ладони.

— Нет, не получилось. — И она быстро, указательным пальцем вытерла его губы.

— Спасибо.

— От тебя пахнет вишней, — сказала она.

— От меня не может пахнуть вишней. Если так, навигация уже открыта, — улыбнулся он.

— Насчет навигации не знаю, но метро работает, — сказала она. — На нем-то мы точно сможем поехать.