Театральная сказка

Он смутился, но не показал вида и кивнул:

– Пойдём.

Она шагала за ним, с интересом оглядываясь по сторонам. В высоких ботинках её чавкало.

Мыш привёл девочку к ванной комнате, открыл дверь, пустил в ванну струю горячей, задышавшей паром воды.

– Это тебе сейчас нужнее всего… Спасибо… – одновременно проговорили они.

И, смущаясь от необходимости быть взрослыми в свои невеликие годы, отвели глаза.

– Вот полотенце. А я пойду поищу для тебя сухую одежду в реквизите, – чуть хмурясь от серьёзности, сказал Мыш.

– Не надо, я сейчас согреюсь, а потом мне и мокрая сойдёт.

– Не сойдёт, – твёрдо заявил Мыш и вышел из ванной.

Забывшись, по привычке закрыл дверь на защёлку с внешней стороны, смутился, открыл защёлку и почти в панике убежал в реквизиторскую.

Там он набрал женских тряпок и ушёл в часовую ждать возвращения внезапной гостьи.

Потом, опомнившись, прибежал обратно, сел на ступеньке рядом с ванной комнатой и, обхватив колени, принялся размышлять о девочке, которая пять минут назад стояла под дождём на улице, а теперь отогревалась в ванной.

У неё русые волосы, вспомнил он. Мокрые, в свете фонаря они выглядели почти чёрными. Лицо ухоженное, но бледное, на подбородке ямочка. На левой щеке шрам, похожий на звезду. Куртка-косуха, он сам всегда такую хотел, истёртая, в белых царапинах, будто в шрамах.

Девочка в ванной распевала:

Летели качели без пассажира.
Без постороннего усилия,
Сами по себе.

Мыш знал эту песню.

Шум воды стих, послышалось шлёпанье босых ног по кафелю. Мальчик подскочил, запаниковав, пошёл отчего-то в сторону часовой, потом опомнился, вернулся, снова сел на ступеньку и крикнул:

– Я принёс сухую одежду!

– Спасибо.

Дверь приоткрылась. Мыш просунул внутрь кучу тряпок.

– Выбери, что подойдёт.

– Океюшки, – донёсся весёлый голос.

Послышался шорох ткани.

– Меня Веткой зовут, – мелодично, словно бы продолжая напевать, произнесла девочка.

– А я Мыш.

– Странное имя.

– Нормальное.

– Ну, Мыш так Мыш, – легко согласилась она. – А взрослых тут нет?

– Утром Альберт придёт.

– Это кто?

– Режиссёр. А также осветитель, билетёр, администратор и кто угодно.

– И больше никаких взрослых?

– Нет. Ни взрослых, ни детей.

– Ну и как он, Альберт?

– В смысле?

– Человек какой?

– А, нормальный.

– Как думаешь, возьмёт он меня в ваш театр?

– Это ему решать. Но почему бы и нет?

Ветка вышла из ванной в белой греческой тунике, доходившей ей до щиколоток. В руках у неё была куча мокрой одежды и тяжёлые отсыревшие ботинки.

– Как мне, нормально? – спросила она, крутанувшись, так что полог туники взлетел выше колен.

– Нормально. Свет выключи, – борясь со смущением, ответил Мыш.

Ветка повернула вертушок древнего выключателя, раздался громкий щелчок.

– Теперь я напою тебя чаем, – сказал Мыш, поднимаясь по ступенькам и освещая путь фонариком в телефоне. – Ты любишь зелёный или чёрный?

– Сегодня я люблю горячий, – сообщила девочка. – Максимально горячий.

– Это будет нетрудно.

В часовой он усадил её на стул, включил чайник. Сам взгромоздился на крышку пианино, пытаясь выглядеть сильным и уверенным в себе.

Пока чайник закипал, Мыш пытался не очень умело шутить, а девочка хохотала, открыто и совсем не стесняясь незнакомой обстановки. Мыша это ободряло, он шутил снова и всё более и более охотно, девочка снова смеялась.

«Что-то я сам на себя не похож», – подумал мальчик.

Чайник щёлкнул. Мыш разлил кипяток по чашкам…

Театральные будни

Начались репетиции.

– Вы, конечно, можете иметь собственное мнение, но я не уверен, что «Ганц и Гретель» – кассовый проект, – высказал Мыш Альберту.

– Так. Давай сразу расставим точки над «i». Режиссёр тут я, и только я определяю, что кассовый проект, а что нет. А если по существу, то исключительно от вас зависит, будет ли проект кассовым. И ни от кого другого, – режиссёр направил на мальчика указательный палец.

– А какие-то ещё спектакли предполагаются?

– Нет. Мы будем играть «Ганца и Гретель» два раза в неделю.

– Что? – удивился Мыш. – Один спектакль два раза в неделю?

– Именно. Он идёт в нашем театре более двухсот лет. Почему сейчас должно что-то измениться?

– Больше двухсот? – осторожно проговаривая слова, произнёс Мыш и оторопело поглядел на Ветку.

– То есть начинали играть этот спектакль ещё… – она быстро посчитала в уме, – при крепостном праве?

– Так точно. Крепостные актёры графа Шереметева Николая Петровича.

Альберт усмехнулся и сказал:

– Что это у вас так лица вытянулись? Можно подумать, что речь идёт о временах как минимум Древней Греции.

– Ну, на самом деле, для человека события двухсотлетней и двухтысячелетней давности не сильно-то и отличаются, – заметила Ветка.

Альберт неопределённо покачал головой.

– Тут ты, конечно, права. Но, как бы то ни было, театру действительно более двухсот лет. И мои предки уже целых два века связаны с ним самым тесным образом. Играли, режиссировали, шили одежду, рисовали декорации…

Ветка посмотрела на Мыша, потом на Альберта, словно не уверенная, стоит ли задавать свой вопрос.

– А вы, только извините ради бога, если глупость спрашиваю…

– Ничего, валяй.