Театральные люди

Интересуюсь у него: собирает ли он старые афиши, программки, фотографии? Вообще, жизнь материальная для него что-то значит?

— Я всегда этого страшно боялся. У меня в гримерке никогда не было никаких фотографий, никаких талисманов на удачу. Я боюсь привязываться к чему-либо. Потому что жизнь сама по себе очень интересна, она обновляется, постоянно меняется. Ничто материальное не должно сковывать и держать тебя. Я даже на гастроли не беру никогда с собой фотоаппарата. Все, что я помню, что я пережил, должно оставаться со мной. В моей памяти, в моем воображении.

— Как же ты собираешься писать мемуары?

— Я открою тебе страшную тайну: я никогда не буду писать мемуары.

— Ну хорошо, Бог с ними, с мемуарами. Но ведь были в жизни какие-то мгновения абсолютного счастья, когда ты пожалел о том, что у тебя с собой нет фотоаппарата или какого-то приспособления, которое помогло бы тебе их зафиксировать, чтобы потом, когда будет плохо, к ним можно было вернуться, их как бы снова прожить?

— Ты знаешь, я всегда боялся этих мгновений. Я боялся даже задержаться в этом состоянии. Я торопился его проскочить, чтобы не расслабляться, чтобы к нему не привыкнуть. Все равно жизнь — борьба, жизнь — преодоление. Зачем привыкать к идиллии и покою? Вот сегодня я приехал из тон-студии на Мосфильме, где провел полдня, озвучивая «Солнечный удар»…

— Кого же ты там играешь?

— Представь себе, никого. Хотя Никита Сергеевич с самого начала предложил мне главную роль. К огромному сожалению, я тогда не смог, потому что уже снимался в другой картине. А тут он мне позвонил и сказал: «Ты не смог сыграть у меня в „Солнечном ударе“, но теперь ты должен создать образ всей картины. Короче, озвучь нашего героя». Выяснилось, что замечательный молодой артист, которого взяли на главную роль, родом откуда-то из Прибалтики. Отсюда его легкий акцент, который едва слышен, но до конца он от него избавиться так и не смог. Поэтому позвали меня на помощь. Озвучание — очень тонкая, почти хирургическая работа, ко-гда голосом ты можешь какую-то эмоцию усилить или, наоборот, что-то приглушить, но главная заповедь, как у врачей, — «не навредить». Ведь это в любом случае чужая роль, не мною сыгранная, не мною прожитая.

Никита Сергеевич Михалков в этом смысле неумолим. Мы пробовали снова и снова. Ничто его не устраивало. Тридцать дублей «легкого дыхания». В перерыве я вышел покурить на улицу, а там лужайка, поросшая одуванчиками. И я подумал: Господи, одуванчики! И я насильно стал вгонять себя в состояние счастья, потому что какое же может быть «легкое дыхание», когда черные круги перед глазами и горло пересохло от бесконечных дублей. Но я знаю, что все эти мучительные подробности скоро забудутся, а вот счастье этого единственного дубля, вошедшего в картину, останется в памяти. Как и эти одуванчики на лугу «Мосфильма».

— И напоследок вопрос на засыпку: веришь ли ты в бессмертную любовь?

— Больше верю в солнечный удар.

— Одно мгновенье — и много неприятностей после…

— Только так со мной и бывает.

2014

Вспоминая N Павел Каплевич

Когда произносят словосочетание «театральный человек», то я представляю себе Пашу Каплевича. Он знает про Театр все. Он им живет. Он сам Театр и есть. Дикий, неукротимый, непредсказуемый, агрессивный и нежный одновременно. Его смех в зале заводит актеров на сцене. Его реакции ждут, как высшего вердикта. Он умеет радоваться чужим удачам. Старается всегда подмечать хорошее во всеуслышание, а про недостатки говорить тихо и с глазу на глаз. Он знает, как театральные люди нервны и обидчивы. Он «сам такой Кармен», наверное, поэтому постепенно и без отрыва от театра он перешел на гигантские видеоинсталляции, где в центре находятся такие безусловные шедевры, как «Явление Христа народу» Иванова или «Последняя вечеря» Леонардо. Жду, когда он сам засядет за воспоминания. По всему это должна быть Книга театральных судеб, вершителем которых и был Паша Каплевич.

У себя дома на Спиридоновке художник Павел Каплевич завел специальный альбом. Гости оставляют там свои пожелания его двадцатипятилетнему сыну Максу. Традиция, возвращающая нас во времена гостевых книг, именных часов и вышитых монограмм.