Театральные люди

Задуманный как частный проект, прошедший считанное число раз, спектакль «N», к которому потом подключилось агентство «Богис» вместе с верной подругой Галей Боголюбовой и Ларисой Исаевой, стал чем-то вроде театрального манифеста нового времени. В данном случае имя Нижинского — это был своего рода пароль, «ключ без права передачи», тайна, которая открылась только создателям спектакля. И то на очень недолгое время.

Помню крошечную сцену в помещении бывшей гимназии на Остоженке и зал, где все сидели, как на школьном утреннике: затылок в затылок, спина к спине. И только тянули шеи: «Как там наш-то?» А «наш» был в чем-то кремовом, полуспортивном, как на фотографиях из балета «Игры», где Нижинский изображал теннисиста, вовлеченного в сложный любовный многоугольник. И действительно был похож, хотя танцевать ему там было категорически негде. Да и зачем? На весь спектакль у Меньшикова был один крупный план — в его глазах отражался и сверкал бенгальский огонь легендарных триумфов, свет гениальных озарений и порывов, пламя чужой страсти и тьма подступающего безумия. Но ощущение неповторимости театрального мгновения, вобравшего в себя всю красоту и невыносимость бытия, всю трагичность и кратковременность нашей бренной жизни — все это дано было нам увидеть и пережить, когда Меньшиков играл N.

А потом он взял и… взлетел. Не фигурально, а буквально! В тексте пьесы было что-то про прыжок Нижинского, про его знаменитые «зависания» в воздухе, которые так восхищали и одновременно пугали современников. И тут вдруг на наших глазах актер Олег Меньшиков ласточкой поднялся над сценой и исчез в окне. В задних рядах даже не поняли: что произошло, куда делся артист? Смятение в зале было такое, будто у нас на глазах произошел акт самосожжения или самоубийства. Первую минуту руки не слушались — аплодировать не получалось. Для начала хотелось убедиться, что Меньшиков жив, ну а потом уже хлопать и дарить цветы.

Спустя годы мы шли с Пашей по Остоженке, и он показал мне окно школы во внутреннем дворе, из которого выпрыгивал Олег. Тогда внизу были разложены в несколько слоев маты, и актера, разумеется, страховали, чтобы он ничего себе не сломал. Но все равно ощущение от пережитого шока осталось до сих пор. Меньшиков, может, потому быстро отказался играть «N», что нельзя безнаказанно приближаться к краю пропасти. Здоровый инстинкт самосохранения, которого, похоже, был начисто лишен Нижинский, отвратил Меньшикова от соблазна кидаться в бездну чужого безумия каждый вечер. Для себя он выберет другой вариант судьбы. И вряд ли стоит его за это осуждать.

Их дороги с Каплевичем разойдутся в начале нулевых. Не знаю, что там приключилось. Каких-то очевидных поводов для разрыва не было. Более того, у них был еще один совместный проект — «Горе от ума», где Каплевич придумал очень традиционные декорации, пронизанные старинным духом благородного ампира. И в то же время во всей этой нарочитой музейной традиционности было что-то обманчивое, какая-то прихотливая и сложная игра, которую не всегда могла поддержать простодушная режиссура Меньшикова. Может, разлад начался тогда?

— Понимаешь, Олег — это определенный человеческий тип. Я на него не обижаюсь. Он должен уходить от людей. Он — человек недлительного режима отношений. Может общаться очень точечно, по факту. Возникнет необходимость, и мы опять сойдемся. А может, и не сойдемся. Не знаю! Но для меня очень важен факт длительных отношений. Чтобы они развивались, чтобы они были постоянно вписаны в мою жизнь. А для него люди — это такие мгновенные вспышки, как блицы папарацци. Поулыбался, попозировал — и привет! Ваше время истекло. Я так не умею, не могу, хотя понимаю, как и почему это происходит, и не осуждаю никого за это ни секунды.

Спрашиваю Пашу про то, что меня по-настоящему волнует всегда. Театр — такое дело, что занавес когда-нибудь должен опуститься. Рабочие разберут и унесут декорации, актеры разойдутся по другим делам и проектам. В жизни Каплевича таких финалов было много. Считай, они случаются каждый день. Я спрашиваю, трудно это или нет, жалеет ли он об этом. И что все-таки главное? Ради чего он все это делал?

— Ради себя, — удивляется он моему вопросу. — Прежде всего только мне это доставляет удовольствие. Как говорит Рустам Хамдамов, ощущение джаггара. Это по-узбекски «печень». Меня оно не покидало и не покидает до сих пор. Если появляется возможность где-то кровь пустить или кровь дать, я туда несусь на всех парусах. Как хищник. Для меня это — рецепт жизни.

— Хорошее, кстати, название для статьи — «Рецепт его жизни». Не молодости, не красоты, не чего-то там еще. А именно жизни!