Театральные люди

— Это вас бы он уволил. А благодаря мне он впервые увидел фильмы Гарбо.

— И как ему?

— Рыдал.

В этот самый момент Вульф поскальзывается и с диким грохотом падает на ледяной тротуар. Шапка отлетает в одну сторону, шарф — в другую, тело опрокинуто навзничь. Снег крупными хлопьями медленно оседает на асфальт. Такой вот кадр, от которого у меня темнеет в глазах. Про себя я понимаю: это всё. Надо немедленно вызывать скорую, полицию, звать кого-то на помощь. Я уже представляю, как первыми сюда примчатся стервятники из «Life News», главные эксперты по моргам, похоронам и несчастным случаям. И мне придется, как свидетелю, давать бесконечные показания. Мое воспаленное воображение уже судорожно диктует эти заголовки: «Вульф умер на руках у Николаевича», «Не усмотрел» и т. д.

— Виталий Яковлевич, как вы? Потерпите. Я сейчас вызову скорую и отвезу вас в Склиф, — причитал я, склонившись над ним.

— Не надо, лучше помогите подняться.

Кое-как с моей помощью встает на ноги. Слава богу, кажется, в состоянии сам передвигаться.

— Тогда я сейчас вызову машину, и мы поедем домой.

— Зачем домой? Мы же собирались в ресторан.

— Но ведь надо выяснить, нет ли перелома?

— И что с того? Это не повод, чтобы отменять наш ужин.

Я подставляю ему плечо, и мы медленно бредем в сторону «Bon», как два бойца, покидающих поле брани.

«Что мы делаем? — думал я про себя. — Его надо везти в больницу».

И тут же у себя над ухом слышу его сдавленный шепот.

— Представляете, он плакал, глядя на нее.

— Кто-о?

— Антон!

— На кого?

— На Грету Гарбо.

…Мы долго сидели в полутемном ресторане, ели какую-то подозрительную еду. Раз пять с разными вариациями я должен был выслушать историю прозрения генерального директора канала, впервые увидевшего великую шведку, и при этом с ужасом наблюдать, как правая рука Вульфа постепенно раздувается до размеров боксерской перчатки.

— Виталий Яковлевич, что у вас с рукой? Болит?

— Болит.

— Но ведь надо что-то делать!

— Надо. Но вначале мы посмотрим, что у них тут с десертами.

На следующий день выяснилось, что, конечно, у него был перелом. Причем не первый. Рентген показал, что Вульф уже падал полтора года назад на ту же самую правую руку, только когда и где, он не мог никак вспомнить.

— Кажется, это было прошлым летом в Биаррице.

— И вы не обратились тогда к врачу?

— Мой дорогой, как вы не понимаете, в моем возрасте ходить по врачам уже просто неприлично. К тому же мне было чем заняться в Биаррице.

Увы, уже очень скоро настал момент, когда больничные палаты стали для него привычными декорациями, а врачи — едва ли не главными собеседниками. О своей тяжелой болезни он сообщил нам с женой мимоходом, как о чем-то малозначащем и не заслуживающем долгих обсуждений. Только под моим напором он нехотя назвал диагноз. И тут же насмешливо отверг мои пылкие уверения, что врачи могли ошибиться, быстро свернув разговор на совершенно другую тему.

Сейчас, когда я вспоминаю Вульфа, то думаю, откуда у этого изнеженного сибарита, совсем не мужественного на вид человека была такая невероятная сила воли, такая внутренняя готовность к любому пусть даже неравному бою, такая решимость идти во всем до конца. Что за этим скрывалось, кроме генов и мощной еврейской крови? И не нахожу другого ответа — это жажда жизни. В нем жила энергия многих великих и совсем безвестных артистов, которых он любил, кому поклонялся, посвящал свои книги, телепрограммы, статьи. Избрав Вульфа в качестве собственного полномочного посла и представителя, они придавали ему дополнительные силы, поддерживали в трудные минуты, вносили смысл в его одинокую холостяцкую жизнь.

На восьмом десятке, уже тяжело больной, не имея никакого опыта «руководящей работы», он взялся руководить загибавшимся радиоканалом «Культура» и неожиданно вытащил его. Что-то интересное и там стало происходить, по-новому зазвучали голоса Людмилы Гурченко, Аллы Демидовой, Татьяны Дорониной. Это все Вульф. Его воля, его непобедимое стремление вырваться самому и вырвать своих любимых из сгущающегося мрака безвестной старости. Он чувствовал себя за них, живых и мертвых, в ответе. И, наверное, секрет многолетней притягательности его «Серебряного шара» в том и заключался, что это был один бесконечный сериал о любви, о мужестве жить, об умении «держать спину» в любых обстоятельствах и скромно, с достоинством нести свой крест. Всё по Чехову.

Виталий Вульф так жил сам, так и ушел, захватив с собой только том писем Марины Цветаевой в свою последнюю больницу.

И первое, что я услышал, переступив порог его палаты, были слова:

— Как же она его любила!

— Кто?

— Марина.

— О, господи! Кого?

— Ну конечно, Родзевича! А вы думали?

Последний «час Вульфа» мы провели с ним, жарко обсуждая отношения Марины Цветаевой и Константина Родзевича.

И ни слова о смертельной болезни, ни слова жалобы.

До последнего часа
Обращенным к звезде —
Уходящая раса,
Спасибо тебе!

Это ведь и про Виталия Яковлевича Вульфа.

2019

День рождения Степановой Ангелина Степанова