Когда в СТД задумывали фестиваль, то начальство даже церемонию открытия решило превратить в покаянную литургию с настоящими священниками, церковным хором и православными песнопениями. Непонятно, правда, какое все это имело отношение к эстету, космополиту и к тому же некрещеному еврею Таирову? Но проклятье велено было снять в административном порядке. К тому же казалось, что молитвы должны умилостивить высшие силы. Так, в сущности, и было. Все фестивальные спектакли состоялись в положенный срок. Публика каждый вечер исправно заполняла зал Театр им. Пушкина. Иностранным участникам вручали на сцене памятные медали с изображениями Таирова и Коонен (на мой вкус, довольно уродливыми), а потом везли пировать в еще не сгоревший ресторан Дома актера. Все шло, как по маслу, пока не подошла очередь «Федры», спектакля, поставленного Романом Виктюком в Театре на Таганке с Аллой Демидовой в главной роли. С ним как-то с самого начало все было сложно. Почему-то уже после того, как программа была сверстана, а афиши напечатаны, выяснилось, что спектакль больше не может считаться спектаклем Театра на Таганке, а надо писать Театр «А», поскольку теперь он является личной собственностью Аллы Демидовой. Не успели перепечатать афиши и переправить пресс-релизы, как стало известно, что «Федру» в эти же фестивальные дни пригласили на гастроли в Грецию. Пришлось передвигать сроки и снова печатать несчастную афишу. И, наконец, в день спектакля этот зависший из-за тумана рейс из Афин…
Знаки судьбы надо уметь слышать. Похоже, Алиса Коонен явно не хотела, чтобы на сцене бывшего Камерного театра шла чужая «Федра». Пелопонесской царицей в истории русского театра должна остаться только она. Что же тут непонятного? Но мы продолжали названивать в справочную «Аэрофлота», ни на что не надеясь. «Федры» не будет, про себя решили мы.
Примадонн в театре не особо жалуют. «А за что вас любить? — с деланым возмущением восклицал Георгий Александрович Товстоногов, когда одна из ведущих актрис БДТ посетовала на нелюбовь к себе коллектива, особенно женского состава, — вы молоды и хороши собой. Вам достаются главные роли, с которыми вы неплохо справляетесь. Нет, любить вас решительно не за что!»
Аллу Демидову на Таганке не любили. Уважали, могли при случае восхититься, но не любили. Мы не очень умеем любить тех, кто без нас может обойтись. А в Театре на Таганке знали, что Демидова может без него обойтись. Она так себя вела. Не то чтобы надменно, но как-то подчеркнуто отдельно. Ни с кем особо не сходилась, соблюдая вежливую и холодноватую дистанцию. Даже в молодые годы, когда все старались сбиваться в компании, держалась как заезжая гастролерша: отработала спектакль — и быстро на выход, чтобы никто не успел задержать в коридоре с пустыми разговорами или досужими сплетнями. Когда были опубликованы дневники Валерия Золотухина, с которым у нее были вполне дружественные отношения, несказанно удивилась. Даже бросилась перечитывать собственные дневники тех лет. Как же так? Ничего не совпадает. Будто служили в разных театрах!
В архиве театра сохранилось мало коллективных фотографий, на которых она снята вместе со всеми. А так — везде одна. Юрий Петрович Любимов недовольно ворчал: что это Алла изображает из себя Веру Комиссаржевскую? Но, сжав зубы, терпел. Тем более что придраться было не к чему. Демидова никогда не подводила. На роли в театре, даже небольшие, всегда соглашалась. Со всеми держала ровный, приветливый тон. Без очевидной необходимости ни на кого не повышала голос. Раньше других она усвоила манеру говорить в жизни и играть на сцене и в кино, как бы совсем не затрачиваясь, не раскрашивая слова эмоциями, на каком-то одном чистом «белом» звуке. Эта подчеркнутая безэмоциональность казалась необычайно стильной, особенно по сравнению с нервной экзальтацией других артисток ее поколения, почитавших своей главной доблестью рвать на сцене страсти в клочья. После Демидовой они выглядели провинциальными матронами. А она уже одним своим видом — короткая стрижка под мальчика, мини-юбка, пальто макси в стиле
Другое дело, что в кино Демидова слишком часто всем отказывала. К тому же было известно, что на «Мосфильме» существовал негласный «черный» список, где ее имя значилось одним из первых. По мнению начальства, в Демидовой чувствовалась опасная неблагонадежность, какая-то раздражающая