У нас была только одна встреча. Два часа ее непрерывного монолога при догорающих свечах, беспрерывно звонящем телефоне и дымящей сигарете. В тексте ничего этого нет: ни чадящих огарков, ни обрывков телефонных разговоров, ни крошек на клеенке, которые она небрежным жестом смахивала, не замечая, что все они прилипали к ее рукаву. Была только она. Белла. Ее шея, напряженно пульсирующая, запрокинутая над воротом черного свитера грубой вязки. Ее каноническая челка, воспетая лучшими поэтами поколения, ее чуть раскосые татарские глаза. Она выходила, а потом вернулась с черными стрелками, небрежно нарисованными прямо у висков. Мне тогда казалось: как эксцентрично, как мило! Белла в своем репертуаре. А потом дошло: она почти ничего не видит. Она и меня-то наверняка едва различала. Чужая тень на ее кухне. Одна из многих. С настырным диктофоном, которому она доверила самое драгоценное, что у нее было, — свой голос, возвышенную и неповторимую речь. Никто не умел говорить, как она. Никто не умел превращать интервью на кухне в фантастический моноспектакль. Все, что требовалось от меня,
— это сидеть молча как в театре, слушать, записывать, а потом не потерять пленку. Я не потерял.
Утром они должны были ехать в Уфу.
Уфа постоянно маячила на горизонте во время наших телефонных переговоров, как некая тайна, в которую посвящены только мы трое. Уфа сближала и одновременно представляла несомненную угрозу для нашей давно ожидаемой встречи.
— Ну, нам же завтра в Уфу, — говорила она мне своим знаменитым хрустальным голосом, в котором слышались легкая усталость и насмешливая укоризна. Разве не понятно, что предстоят и сборы, и неближний путь, и само выступление, и все, что будет после. А я тут со своим интервью. Как некстати! Но я настаивал на нашей встрече, пытаясь утешить ее и отчасти оправдывая себя, что такова уж журналистская участь — появляться на пороге всегда не вовремя и почти всегда некстати.
— Ну хорошо, приезжайте, — смирилась она с моими доводами. И дальше последовал изысканнейший пассаж, которым она, похоже, предваряет визит каждого нового гостя. Там мелькнули «калитка», «привратник», «парадное» и множество других красивых и давно вышедших из обихода слов, звучавших в ее исполнении почти как белые стихи.