Театральные люди

Панфилов любит этот вещный, плотный мир в кадре, который хочется потрогать руками, который буквально осязаешь на ощупь и на вкус, так все здесь реально, правдиво, без обмана! Так было в его фильме «Васса», поразившем неожиданными изгибами модерна и вполне себе стриндберговскими страстями в провинциальных купеческих интерьерах. Так было и в «Теме», где впервые на советском экране ожил интеллигентский быт семидесятых, с его культом дефицитных книг, диссидентских кухонных разговоров и музейной старины, в которую тогда уходили, словно в скит, от мерзостей советской жизни. Так было и в эпохальной «Матери» — фильме по хрестоматийному роману М. Горького, где, кстати, впервые мелькнул предок Елизаветы II в образе обаятельного, в меру упитанного, розовощекого полковника в окружении жены и прелестных детей-малюток, позирующих для придворного фотографа. Собственно, истинное предназначение Панфилова — быть художником-историком, чувствующим и слышащим время как нечто материальное, что можно восстановить, удержать, разглядеть во всех мелочах под режиссерским микроскопом перед тем, как поставить окончательный диагноз. Но чтобы это время по Панфилову стало реальностью большого искусства, ему нужна Инна Чурикова.

Я помню их «Гамлета» — первую театральную работу Панфилова, где ей досталась Гертруда. Этот мучительный, помпезный спектакль, задыхающийся от нагромождения слишком красивых декораций и чрезмерной режиссерской фантазии. И только она, эта безумная королева в огненно-рыжем парике и развевающихся алых одеждах, оставив далеко позади всех, как олимпийская чемпионка, рвалась к победе с такой отчаянной отвагой, что остановить ее было невозможно. Ради спасения спектакля, на который было много поставлено, Чурикова готова была сыграть всех разом: и Гамлета, и Клавдия, и Офелию. Почему-то я уверен, что это было бы гениально. Не ее вина, что ни Панфилов, ни Шекспир тогда ей не дали такую возможность.

С самого начала в Ленкоме у нее было особое положение звезды. Но первый спектакль с ее участием — легендарный «Тиль» — был не про нее, да и второй — «Иванов» — впрочем, тоже. Очевидно, что Марк Захаров выстраивал свой театр с упором на мужской состав труппы, а Чурикова была чужая собственность, которую он заполучил, как «Джоконду» из Лувра, разместив у себя на сцене. Вот, любуйтесь, теперь она у меня!

Мы и любовались. И на ее Неле, будто сошедшую со старинных голландских полотен, и на чеховскую Сарру (до сих пор слышу, как на злые слова Иванова — Евгения Леонова: «Ты скоро умрешь!» — она откликалась кротким: «Когда?»). Долгие годы это были единственные роли Чуриковой в Ленкоме. Хотя всем было понятно, что вокруг такой актрисы можно выстроить театр. Но вряд ли стоит сейчас задаваться вопросом, почему этого не произошло. И кто виноват. Играла то, что давали. На судьбу не жаловалась. Да и грех жаловаться! Кому же больше повезло, чем Чуриковой? Тем более что были у нее в свой срок и Аркадина в «Чайке», и Филумена в «Городе миллионеров», и Мамаева в «Мудреце», и потрясающая Антонида Васильевна в «Варваре и еретике» по «Игроку» Достоевского… Но, по-моему, только на одном спектакле режиссура Захарова абсолютно совпала и даже в какой-то момент подчинилась актерскому дару Инны Чуриковой. Это случилось в «Оптимистической трагедии». Грандиозный и недооцененный спектакль, а ее Комиссар — грандиозная и недооцененная роль. Там в финале на всех героях спектакля были белые покаянные рубахи: и на красных матросах, и на убитых ими царских офицерах, и на анархистах, и на чекистах, и на Комиссаре. Она была и главной виновницей этой трагедии, и ее жертвой. И этот безмолвный хор смертников, идущий на казнь с женщиной во главе, мог поведать о нашей революции больше, чем вся трескучая и многословная пьеса Вишневского. Но спектакль 1986 года как будто чуть разминулся со своим временем, опередив его, а потому и не стал таким же эпохальным событием, какими были «Юнона и Авось», а еще раньше «Тиль».

Примерки у Королевы