Театральные люди

На самом деле это такое счастье — видеть их обоих вместе, следить, как он исподволь, незаметно режиссирует ее мизансцены, выбирает и ставит правильный свет, подбадривает ее, давая ощущение надежности, защищенности, уверенности. И правда, легко ли просидеть пять часов подряд под жгучими прожекторами во всем этом неподъемном, душном прикиде? Но при этом ни единой жалобы, ни вздоха, ни каприза — ах, устала! Свою королевскую смену Чурикова отслужила, как солдат на посту: от и до. Улыбалась, когда надо, махала рукой в перчатке перед воображаемой толпой, примеряла алые шляпы в тон ее пунцового английского костюма, подкармливала собачек, чтобы они не скучали.

…И только когда гримеры с осторожностью сняли с нее корону — точную копию той, которой Елизавету II короновали 2 июня 1953 года, — Инна Михайловна позволила себе вздохнуть.

— Ну какая же она тяжелая!

2017

Двойной эспрессо Михаил Барышников

Мне сказали, что этот мой текст он нашел «манерным». Наверное, так и есть. К тому же его страшно рассердило, что я рискнул обнародовать сам факт нашей встречи. Как известно, с российскими журналистами Михаил Барышников дал зарок никогда не встречаться. Но это и не было интервью в обычном смысле слова. Я почти ни о чем его не спрашивал. Просто была встреча в кафе в Париже, на Ситэ. И недолгий разговор про ту, которую он называл «красавицей-вороной», кто научил его сочинять музыку, кто был последним романтическим поэтом Франции. Она была магической женщиной в черном, пленившей его своим голосом, стихами, песнями. Барышников даже решил выучить французский, чтобы понять, о чем она поет. Речь — о великой Барбаре́. Мы проговорили час. Кажется, впервые Барышников говорил о ней по-русски. Но в этой истории так много всего открылось, столько было горечи и боли в его словах и интонациях, что не написать о нашей встрече я не мог. Ну и, конечно, о нем, о Михаиле Николаевиче Барышникове, гениальном артисте, человеке невероятной воли, таланта и мужества. Так получилось, что с ним тоже много всего связано.

К двери его грим-уборной в Театре Шайо был прикноплен обрывок бумаги, на котором небрежно от руки было выведено Misha B. Конечно, можно было постучать и войти, но эта простая мысль почему-то никому не приходила в голову: а вдруг занят, вдруг помешаем? Неудобно. Притом что со мной были люди ему не посторонние: художник Владимир Радунский, его близкий приятель, специально прилетевший из Рима, режиссер Дмитрий Крымов, постановщик спектакля «В Париже», где Барышников сыграл главную роль. Но что-то тормозило, мешало, заставляя нас делать вид, что это самое что ни на есть нам привычное занятие — вот так стоять и ждать, когда позовут.

Дверь распахнулась, кто-то незаметный, неважный прошмыгнул мимо, и я увидел его, стоящего спиной к зеркалу, уже готового к нашему шумному вторжению. Взъерошенно-усталый, с бледным, каким-то смытым лицом, на котором своей отдельной жизнью жили зоркие, строгие, грифельно-серые, неспокойные глаза, знакомые мне по множеству фотографий и фильмов.