Тебе будет страшно

Они молча курили, наблюдая за обглоданной луной. Из травы доносился стрёкот кузнечиков, а где-то вдалеке ухал филин.

— И чего она говорила? — не выдержал Паша.

— Да так… ничего…

— Ничего?

— Ну… да…

— Хм… скучаешь, значит…

— Скучаю…

Рома затушил бычок и бросил его в старую консервную банку. Паша сделал последнюю затяжку и последовал его примеру.

— Ну что, пойдём?

— Пойдём.

Они поднялись с лестницы и тихо вошли в дом, чтобы не потревожить сон товарищей. Скрипучие ступени разрывали тишину ночи, приправленную Саниным храпом.

— А ты ведь так и не рассказал свою историю, — заметил Рома, подходя к спальне.

— Не рассказал, — обиженно согласился Паша.

— Извини, братан, исправлю. Но нужна реально страшная история. Ты какую хотел рассказать?

— Про бурятского психа.

— А-а эту… ну не знаю. А как насчёт другой?

— Какой?

— Про Ленку.

— Ленку?

— Ленку.

Рома открыл дверь и впустил оцепеневшего друга в комнату.

В нос ударил неприятный затхлый запах. Паша медлил.

— Заходи, чего стоишь?

В комнате было темно, лишь сквозь узкую щель между плотными шторами пробивалась тоненькая струйка призрачного света луны. Товарищи зашли внутрь, и у Паши появилось стойкое желание проветрить помещение. Оно было даже сильнее, чем страх, что его разоблачили.

— Я открою окно?

— Открывай, — позволил Рома.

Паша пересёк комнату и раздвинул шторы, потом судорожно попытался справиться с окном, но ручка не поддавалась.

— Заело что-то.

— Про Ленку, — вдруг повторил Рома.

Паша продолжал нервно дёргать ручку и не оборачивался.

— Тебя и Ленку.

Он отложил свои безрезультатные попытки и медленно повернулся, намереваясь всё объяснить.

Свет с улицы выхватывал скромное убранство комнаты и её хозяина, всё ещё стоявшего у двери. Рядом с ним был комод и два стула, дальше висело зеркало, шкаф, кресло, кровать…

Паша уставился на кровать. В ней лежал Рома. Луна освещала его запавшие глаза, приоткрытый рот, свисающие руки с порезанными венами и крыс, остервенело потрошаивших его шею и туловище. Пашка вылупился и с ужасом перевёл взгляд на существо у двери.

— Хорошо тебе с ней было? — спросило оно.

Паше хотелось закричать, но вопль застрял в пересохшем от ужаса горле.

— С моей Леной…

Пашка вжался в оконную раму, а существо наступало, меняя свой облик. Его глаза наливались мутной кровью, а по коже расползались иссиня чёрные реки. Паша тарабанил затылком в окно, не в силах отвернуться от жуткого двойника его мёртвого друга.

— Ты же хотел рассказать страшную историю?

Паша резко замотал головой. Ему уже ничего не хотелось. Ничего, кроме того, чтобы это чучело исчезло.

И тут, как по заказу, его желание исполнилось. Рома или то, что было на него похоже, испарилось, будто его и не было вовсе. Паша не мог поверить своим глазам. Он хотел было бежать, но тут за его спиной окно распахнулось, и что-то схватило его за плечи и потащило из комнаты. Он пытался ухватиться за оконную раму, но всё произошло слишком быстро. Слишком.

Наутро товарищи нашли Пашу под окнами со множеством переломов. Он что-то невнятно бормотал про лярву и Рому, которого обнаружили мёртвым в его комнате. Врачи констатировали смерть за день до приезда к нему гостей. Через несколько часов после прибытия «скорой» Паша скончался.

Холод

За ледяным от ветра окном плескались суровые волны. Они будто пытались выбраться из отведённых им территорий и захватить никчёмную сушу, заселённую такими же никчёмными людьми.

Бабушка часто рассказывала о местных легендах. Будто бы жители видели, как из воды выходили люди. И когда это происходило, начиналась волна смертей и исчезновений. В те времена для маленького поселения, как Вудровцы, это было настоящей трагедий, ведь тут каждый друг друга знал и чужую беду воспринимал как свою, а не как сухую заметку, вычитанную в газете.

Катя посильнее закуталась в плед и придвинулась к оконному стеклу. Бабушкины истории ей казались пустыми выдумками, никто из ныне живущих в посёлке не видел никаких людей из воды. Кроме старой Фаи, которую все считали сумасшедшей. Она рассказывала, будто бы её мать ушла с таким «водным незнакомцем», но все местные были уверены, что та просто сбежала от жестокого мужа с каким-то чужаком, но далеко не водным.

Катя дыхнула на стекло и на запотевшей поверхности нарисовала грустную улыбку, будто бы зеркало своей души. А снаружи лапы моря продолжали тянуться к её захолустному домику, и, возможно, ей бы хотелось, чтобы они когда-нибудь добрались.

— Принеси дров! — крикнула мама.

Катя неохотно потащилась в промозглую сырость, несмотря на внутренние протесты. Они по старинке отапливались печкой, которую искусно собрал прапрапрадед Василий. Из-за этого одноклассники иногда подтрунивали над Катей — со времён Василия Вудровцы разрослись, и большинство местных сменило частные домики на конурки в хрущовках, любовно выстроенных в ту самую оттепель, которой теперь так не хватало.

Дрова были сырыми, как и всё на километры вокруг, и неприятно холодили голые ладони. Катя осторожно, чтобы мама не ругалась, опустила их в покорёженный ящик, использовавшийся вместо подставки.