Тебе, Победа!

Теперь же кораблей дзета-типа в Космофлоте сотни, и «Алмейду» потерял сразу две ступени своей классности. Он престал быть флагманским и больше не считался скоростным. Мода на мощные дискообразные инерционники ТГ-типа прошла.

При это корабль отнюдь не потерял своих качеств. По-прежнему он мог пересечь всю Галактику за десять гиперскачков, и требовалось ему для этого по-прежнему сто тридцать — сто сорок суток. По-прежнему крепка была его броня, сияли палубы, и старомодно белые внутренние переборки были кристально чисты.

Командиром легендарного когда-то корабля был теперь молодой капитан второго ранга. Фамилия его была Манусарди. Коренной землянин, блестящий офицер, капитан Манусарди любил свой корабль. В его старомодности чудилась капитану особая привлекательность. И, если при вступлении в должность Манусарди был чуть обижен, что не на дзета-крейсер попал служить, то на третий год — то есть теперь — полюбил корабль всей душой. Команда у него тоже была сплошь молодая, одних практикантов пятеро, и все страшно гордились славным прошлым «Алмейду» и жутко драли нос перед экипажами более новых кораблей, не имеющих ни истории, ни особого корабельного духа, этой историей рождаемого.

— Мы никогда не берем пассажиров, — смущенно говорил капитан Манусарди, стоя на нижней ступеньке трапа в посадочной шахте. — Мы можем взять кого бы то ни было только по приказу командования. — Он говорил и сам себя не слушал. Чем виноваты были эти четверо? Были ли они преступниками, бегущими от наказания? Нет, вряд ли. Капитан привык доверять себе и сейчас чувствовал сердцем, что это не преступники. Надо ли так упорствовать?

— Господин капитан, — вдруг спросила его одна из четверых, светловолосая крепкая девушка лет шестнадцати, — скажите, вы верующий?

Капитан Манусарди смутился.

— Н-нет… я, скорее, агностик, — проговорил он тоном ниже, чем раньше. — А что?

— Ничего, — сказала девушка.

Из тоннелей, прилегающих к стыковочным блокам, в третий раз за последние несколько минут донеслось эхо далекой стрельбы.

— Я понимаю, что здесь большая беда, — терпеливо повторил, уже в пятый раз, капитан Манусарди. — Но ведь мой корабль не единственный в порту. В соседнем секторе стоит кальерский транспорт, быть может, вам попытать счастья там?

— Командир, — позвали сзади.

Манусарди обернулся. На вершине трапа стоял его второй помощник, сухощавый, подтянутый, шоколадного цвета череп гладко выбрит — образцовый офицер, загляденье.

— Да, лейтенант, — отозвался капитан.

— Приказ на экстренный взлет. На Тартаре объявлено чрезвычайное положение и запрет на вылет. Нас и кальерца выпускают, кальерец уже запустил двигатель.

Плечи капитана поникли было, потом он выпрямился.

— Я понимаю, милая синьорина, почему вы спросили меня о вере, — проговорил он. — Вы хотели узнать, есть ли у меня совесть. Пусть я не верую в Бога. Пусть. Но совесть у меня, конечно, есть.

Он сделал шаг в сторону.

— Прошу на борт. — И рукой в белой перчатке махнул двум техникам с автоматами, охранявшим трап: — Пропускайте.

— Спасибо, капитан, — сказал, поднимаясь, налысо бритый парень в косухе.

— Не за что. Техник Бромберг, техник Мучински… кру-гом! Пост снят. Вольно. На борт бегом марш.

Техники торопливо протопали вверх вслед за четырьмя беглецами. Капитан медлил.

— Командир, — позвал сверху второй помощник. — Скорее.

В залах подземного космодрома усиливался шум. Где-то недалеко заскрипели тормоза, и у входа в шахту показались полицейские… нет, не полицейские — какие-то вооруженные люди в зеленом.

— Сто-ой! — заорали оттуда на несколько голосов. — Тормози машину! Сто-ой, говорят! Стой, корабль нужен! Алле, шеф! Пятьдесят штук баксов!

— А вот это уже твердое нет, — сам себе сказал капитан Манусарди и махнул рукой. Помощник наверху прижал сенсор, и трап втянулся в люк; капитан спрыгнул в тамбур, люк захлопнулся, и тут снаружи по нему глухо прошлепала автоматная очередь. Никакого вреда броне звездной машины комочки перегретой плазмы принести, конечно, не могли.

— Это разрешается, — с великолепной иронией сказал командир помощнику. Тот усмехнулся. За его спиной молча стояли беглецы.

— В кубрик, господа, в кубрик, — сказал командир, торопливо поднимаясь в рубку по боковой лесенке.

— В кубрике есть свободные кресла, — объяснил помощник, тоже ступая на лесенку. — Лягте и пристегнитесь. Быстрее, у вас минута.

Техники торопливо захлопнули пирамиду с оружием.

— Идем, идем, — торопливо сказал один из них, юный блондин в ослепительно белой парадной форме. — Мы покажем.

Внизу стремительно засвистели потоки компенсата.

Узкий коридор, узкая дверь, небольшой кубрик. В креслах лежат трое в рабочих серых комбинезонах, восемь кресел свободно. Попадали в кресла, наскоро пристегнулись, затолкали в зажимы под креслами багаж. «Алмейду» качнулся. Еще раз. И мощно потянул вверх. Всех вдавило в кресла.

Им удалось уйти и с Тартара.

Спустя час их вызвал капитан.