Тебе желаю счастья

Пульс грохочет в ушах, сердце колотится где-то в горле, мешая кислороду поступать в легкие. Чувствую, как пылают щеки адским пламенем. Снежинки, танцующие в январском сумеречном воздухе тают, даже не долетая до моего лица, хотя мороз крепчает, и на белоснежном покрове образовалась жесткая корка, больно царапающая голые щиколотки.

Дура! Какая же я дура!

— Стой, дура! — кричит он, будто читая мои мысли.

Но слушаться его я не намерена. Глупо, конечно, далеко мне не убежать, но можно попытаться хотя бы спрятаться и пересидеть, пока схлынет первая волна его праведного гнева, а иначе Стас просто закопает меня в ближайшем сугробе, и найдусь я только к весне вместе с первыми оттаявшими какашками и погребенными под снегом окурками.

Вроде бы все знакомо в окружающей меня местности, каждый кустик, каждое деревце, любая тропинка. Я выросла здесь. С закрытыми глазами могу ходить. Но страх и эмоции ослепляют, дезориентируют, сбивают с толку. Под ровным снежным покрывалом все пути сливаются в бесконечную равнину.

Бегу, петляя будто заяц. Я и ощущаю себя глупым зайцем, удирающим от разъяренного голодного волка. Поймает — загрызет! Слишком зол. И не сказать, что я с ним не согласна или не понимаю причин подобной ярости. Все правильно. Абсолютно заслуженная реакция на мои действия.

Но умирать не хочется.

И злости его не хочется.

Все правильно — бежать, затаиться, переждать!

А потом все как-нибудь образуется!

Утро оно ж вечера-то мудренее. Ведь так?

— Стой, коза! Куда?!

Что-то определенно изменилось в его интонации, но понять, что именно, я не смогла. Не успела. Под ногами все скрипело, хрустело и трещало, а затем в один миг земля разверзлась, и я с головой ушла под обжигающе холодную воду, замечая лишь, как над поверхностью разлома вновь сошлись ледяные глыбы, а пучина все стремительнее утягивает меня на самое дно.

Барахтаюсь руками и ногами, стремясь к поверхности, чувствую, как остатки кислорода тают, а легкие судорожно сжимаются, буквально вынуждая открыть рот для долгожданного вдоха. Но мне нельзя. Стоит лишь на секунду поддаться искушению — и колючая ледяная вода ворвется внутрь, вытесняя из тела саму жизнь.

А я не хочу умирать!

Я хочу жить!

А потому, стиснув зубы, плыву вверх. Возможно, будь на улице светло, шансов у меня было бы больше. А так… я лишь интуитивно стремлюсь к поверхности, и все мои надежды разбиваются о толщу льда, в который упирается моя макушка. Я бью по нему с невероятной силой. На самом деле, мне просто так кажется, потому что вода смягчает каждый удар, делая его бесполезным.

В груди печет и будто разрывает. Перед глазами заплясали частые светящиеся пылинки — предвестники скорого обморока. А потом я сдаюсь, открываю рот и горький, мутный поток врывается в меня, заполняет каждый миллиметр, убивает…

Я тону…

Глава 28

Воистину, это была самая долгая дорога в моей жизни, каждая из двенадцати минут которой были наполнены тягучим липким страхом, сковывающим затылок, частыми всхлипами Анжелы и серьезными, хмурыми лицами медиков, задающими тысячу и один вопрос, ни одного из которых я не разбираю. Впрочем, как и Анжелиных ответов. Все окутано плотной давящей на уши завесой и пульсирующим нутром.

Еще никогда мне не было так страшно. Отчего-то ребенок, который воспринимался мною, как кто-то эфемерный, призрачный, практически не реальный, существующий словно лишь теоретически, и который станет настоящим только после непосредственного рождения, вмиг превратился в такую же живую и осязаемую часть меня, как собственная рука, нога или сердце.

Кажется, все на свете перестало иметь хоть какое-либо значение, кроме крошечной жизни внутри Анжелы. Жизни, которая вот-вот может оборваться. Оборваться по моей вине.

Анжеле становилось хуже на глазах. Бледная и испуганная, она корчилась от боли, прижимая ладошки к животу. По совету самих сотрудников скорой помощи, госпитализировать Кукушкину решили в новый перинатальный центр, где после предварительного звонка врача скорой помощи, нас уже встречала бригада с каталкой у самого порога, дальше которого меня даже не пропустили.

— Кем вы приходитесь пациентке?

— Я… Жених.

— То есть не родственник, — утверждает, не спрашивает женщина, по одному лицу которой можно распознать премерзкий характер, не обязательно даже слышать тембр стального голоса с непреклонными нотками.

— Я отец ребенка!

— Есть ли какой-либо документ, свидетельствующий об этом? — издевается пышущая лишними килограммами тетка.

— Нет, но…

— Молодой человек, посторонним вход запрещен.

— Послушайте, мне надо знать, что с ними все в порядке, как вы не понимаете?