Тебя все ждут

Нет, хочется думать совсем о другом, о завтрашнем разговоре с Оленькой. Допишу эти строчки и снова возьмусь за сценарий, у меня уже есть намётки, идеи, как сделать сцену. Когда буду писать вам следующее письмо, развилка уже будет пройдена: Оленька либо останется в Доме Орловых, либо уйдёт к Мишелю. Я думаю, что останется.

Я уверен.

На девяносто процентов.

10

Со мной ничего не случилось. Спасибо, что беспокоитесь. Физически – ничего. Десять дней не мог заставить себя взять перо. Смешно, кстати, что «перо» – не ручка, не карандаш, а буквально перо…

Попробую по порядку.

На следующий день после сеанса связи, в прайм-тайм, в восемь вечера, доложили, что прибыл князь Михаил Иоаннович Долгорукий. Я велел проводить князя в бальную залу.

Пока Дуняша катила коляску, я думал, что вот сейчас увижу Мишеля – и сразу всё пойму по лицу: небось с Мишелем (то есть с Камилем) шоушулеры не играют в дебильные игры с китайскими гороскопами, ему-то наверняка дают полный текст. Камиль уже знает, приехал он получить согласие или отказ…

Лицо Камиля мне ничего не сказало. Оно было светлым – но как-то неопределённо-светлым, холодным. За полгода с нашей цыганской встречи он как будто ещё располнел. На нём был отлично сшитый щёгольский фрак, белоснежный платок. Мне сделалось страшновато: вдруг Оленька всё-таки согласится на предложение?

Я сделал усилие и надел на себя свою новую маску – почувствовал левую щёку расслабленной, правую твёрдой, жёсткой – и заскрипел:

– Давно уже не имели мы удовольствия…

– Я и сам давно не был в Москве, – перебил он, – не отпускали дела. Я вчера только, ночью вернулся из Санкт-Петербурга.

Откажет! Точно она откажет ему, железно, подумал я.

– Я приехал, граф, просить руки вашей сестры.

Я чуть-чуть выкатил правый глаз – и не стал торопиться с ответной репликой. Подержал паузу. Дождался, когда у него в глазах мелькнёт недоумение, скрежетнул:

– Предложение ваше приятно нам… Я его принимаю. Я рад. Но от Ольги Кирилловны самой будет зависеть…

– Я скажу ей, когда буду иметь ваше согласие. Даёте ли вы мне его?

– Да, – сказал я, как должен был по сценарию. – И уверен, что маменька… что графиня Анна Игнатьевна будет рада… весьма. Но ваш батюшка?..

– Мой отец, которому я сообщил свои планы, согласен в том, что выбирать я имею полное право…

– Сейчас я пришлю вам её.

Это была моя последняя реплика в диалоге с Мишелем. Дуняша меня развернула, и мы поехали к Оле. Путь по коридору в сиреневую гостиную показался мне длинным.

* * *

В гостиной я, к своей великой досаде, увидел маменьку. Они с Олей о чём-то шептались. По сюжету у нас с сестрой была парная сцена.

Но недаром я превратился в чудовище: в прежнем лирическом образе мне было бы трудновато выгнать старушку, а теперь – без проблем. Я сказал просто:

– Мамаша, пойдите к себе.

И мамаша – что бы вы думали? – повиновалась.

На Оленьке было одно из тех платьев, которые я любил, – лёгкое, мягкое, с бледным цветочным узором.

Вот парадокс: моё чудовище всё из себя кривое и изворотливое, а выражаться умеет прямо, берёт быка за рога. Я обратился к Оленьке официально, на «вы»:

– Вы, я думаю, догадались, что князь Мишель приехал сюда не для моих прекрасных глаз. Он делает вам пропозицию. Как, впрочем, уже давно обязался…

– Наши детские отношения не могут быть обязательством ни для князя, ни для меня.

Мы оба шли по сценарию. Но мне было сладко услышать эти Оленькины слова. Она будто бы говорила мне: «Я не хочу уходить. Я хочу остаться дома, с тобой».

Я незаметно кивнул Дуняше: она покатила меня к выходу из гостиной. Это была моя идея, «домашняя заготовка»: произнося свои длинные реплики, я то удалялся от Ольги, то возвращался – словно выписывал вокруг неё лепестки.

– Тем не менее, – продолжил я, – тем не менее князь Долгорукий – это не просто хорошая партия, но блестящая. Пятьдесят тысяч душ, миллионы. Кроме того, человек достойный и благородный…

– И друг ваш? – Она подхватила мою игру с обращениями на «вы».

Я развернулся (точнее, меня развернула Дуняша).

– Друг детства. – Я не то согласился, не то, наоборот, поправил её. – Но всё это не идёт к делу. Больше всего я желал бы, чтобы, принимая решение, вы не смотрели на внешние обстоятельства. Ни на его, ни на наши.

– О чём вы? Я не вполне понимаю…

Я заложил следующий вираж:

– Обстоятельства наши известны. Имение перезаложено и вскоре будет продано на торгах. Мне, вероятно, придётся сесть в яму… Страшного ничего нет. «Яма» сия – исключительно по названию. На деле просто квартира, и даже, кажется, во втором этаже. По воскресениям отпускают домой…

– Если я откажу князю Мишелю, его отец нас оставит в покое? – спросила Оленька в лоб.

Я опять повернулся к ней, стал приближаться:

– Боюсь, это уже не имеет значения. Мы щепка… Ничтожная щепка, попавшая в государственное колесо.

– Мое желание – никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – отбарабанила Оля.