Течению наперекор

Лев Александрович задумался, потом сказал: «Нет! Возможно, что при сжигании ДНК широкий сигнал ЭПР дает совокупность свободных радикалов, образующихся в процессе ее сгорания. Один широкий сигнал переходит в другой». Я хотел было возразить, что в этом случае форма сигнала должна бы как-то измениться, а она сохранялась. Но тут бы я вступил в область мне неизвестную. Кроме того, я понял, что Лев Александрович не может расстаться со своей теорией. Ушел ни с чем.

Семинар у Капицы состоялся. Я на него не пошел. Во-первых, потому, что в споре математиков не понял бы ничего, а во-вторых, потому, что предчувствовал печальный результат дискуссии. Действительно, как мне потом рассказывали физики-теоретики, концепцию Блюменфельда разнесли в пух и прах. Это имело катастрофические последствия для всей проблемы «широких линий» ЭПР-сигнала от быстро растущих микроорганизмов. Особенно на фоне некоторого сомнения в чистоте экспериментов (кто станет принимать всерьез подтверждения эффекта, полученного каким-то младшим научным сотрудником?). Крушение теории привело к дискредитации всей проблемы в целом. В течение почти тридцати последующих лет в научной литературе она не упоминалась. Мне Энгельгардт предложил передать ЭПР-прибор в недавно созданную лабораторию М. В. Волькенштейна для использования по прямому назначению — обнаружению свободных радикалов.

Так для меня закончилась эпопея с «широкими линиями ДНК». Ввиду прекратившегося научного сотрудничества стали редкими и наши встречи со Львом Александровичем. Хотя взаимное уважение, насколько я могу судить, сохранилось с обеих сторон. Я дарил ему все мои выходившие в недавние годы книги, он мне — свои. В том числе и замечательно честную, превосходную повесть о войне «Две жизни», напечатанную под псевдонимом Лев Александров.

Между тем после огромного перерыва «широким линиям ЭПР» в биологических объектах суждено было вновь привлечь внимание ученых. В 89-м году Блюменфельд с соавторами в том же журнале «Биофизика» опубликовали статью под названием «Закономерности магнитных характеристик дрожжей S.cerevisia на разных стадиях роста культуры». В ней было подтверждено мое предположение об участии внутриклеточного железа в явлении «ферромагнитного резонанса». В конце своих «Выводов» авторы написали: «Таким образом, можно полагать, что наблюдаемые нами сигналы ЭПР обусловлены парамагнитными центрами, собранными в структуры кластерного типа (возникающими на определенных стадиях клеточного цикла) и связаны с перераспределением внутриклеточного железа»...

Если бы такой вывод был сделан 30 годами раньше, то мы за эти годы, может быть, узнали много интересного о роли железа в жизнедеятельности микроорганизмов. Недаром в августе 2001 года в Австралии состоялся международный Симпозиум по роли железа в биологии. Не знаю, приглашали ли на него Блюменфельда. Он в это время уже был тяжело болен и в следующем году ушел из жизни.

В дополнение к этой теме могу добавить, что, насколько мне известно, микроскопические частицы железа были недавно обнаружены в бактериях и в самых различных частях тела у птиц. Есть даже предположение, что они могут как-то участвовать в ориентации их сезонных перелетов, которые во многих случаях идут вдоль магнитных меридианов Земли.

Оснащение Института

Бесславное окончание эпопеи с «широкими линиями» совпало с началом нового длительного этапа моей основной деятельности в Институте. Реконструкция здания была закончена, сотрудники всех лабораторий заняли отведенные им помещения, но... работать было практически не на чем. Отечественная промышленность через «Академснаб» смогла обеспечить нас колбами, перегонными аппаратами, пробирками, пипетками и прочим стеклом. Из научных приборов мы могли приобрести только довольно примитивные спектрофотометры Ленинградского государственного оптического института (ГОИ), основная продукция которого предназначалась для армии (прицелы, фотоаппараты для самолетов и проч.).