Течению наперекор

Не мне комментировать мысли, изложенные в этих двух письмах. Напишу только то, что произвело наиболее сильное впечатление. Во-первых, нигде нет упоминания о приватизации средств производства, о свободном рынке и коммерческой банковской системе. По существу, речь идет о построении «социализма с человеческим лицом». Во-вторых, настойчивое предупреждение о необходимости постепенного, под контролем вышестоящих органов проведения демократизации. Я спрашиваю себя: не оттого ли, что мы так «очертя голову» ринулись из тоталитаризма в демократию, у нас возник вакуум государственной власти, открывший дорогу организованной преступности и безудержной коррупции? В-третьих, рекомендация сохранения организующей и направляющей роли коммунистической партии, с плеч которой (после определенной чистки ее аппарата?) надо снять ответственность за преступления, совершенные ее бывшими лидерами, поправшими и предавшими, в силу своей тиранической природы, гуманные по своему существу идеи коммунизма.

***

Заканчивая раздел, посвященный диссидентам и правозащитникам, нельзя не упомянуть, что в эти годы через «тамиздат» или в списках мы имели возможность прочитать такие сильные протестные художественные произведения, как «Крутой маршрут» Гинзбург, «Воспоминания» Надежды Мандельштам и «Софья Петровна» Лидии Чуковской...

Замечу еще, что конец 70-х годов совпал с окончанием короткого периода разрядки в международных отношениях. 27 декабря 1978 года началось вторжение советских войск в Афганистан.

В лаборатории Баева

Приняв решение оставить мою тематику и руководство группой Роберту, я не случайно выбрал для начала нового этапа своей научной биографии лабораторию Баева. После пережитых разочарования и обиды мне хотелось работать под руководством человека заведомо порядочного и интеллигентного.

В первые годы становления Института Александр Александрович сумел снискать расположение и симпатию всех его сотрудников. Все знали о его трудной судьбе. Окончив в 27-м году Казанский медицинский институт, он три года отработал врачом, потом в течение пяти лет был аспирантом, затем ассистентом на кафедре биохимии того же медицинского института. Кафедрой заведовал Владимир Александрович Энгельгардт. По-видимому, Баев был его любимым учеником, так как в 35-м году он вместе с Энгельгардтом переехал в Москву. Работал в его лаборатории в Институте биохимии имени Баха Академии наук. В 37-м году его по бессмысленному навету арестовали и осудили на 10 лет пребывания в лагере. По окончании срока ему удалось, не без помощи Владимира Александровича, вернуться в Москву и защитить кандидатскую диссертацию по материалам, подготовленным до ареста. Но в 49-м году он был арестован вторично и приговорен к ссылке навечно. В 54-м году реабилитирован и вернулся в лабораторию. Наконец, в 59-м году вместе с Энгельгардтом перешел в новообразованный Институт.

И вот в 50 с лишним лет Баев, хотя и был назначен заведующим еще реально не существовавшей биохимической лаборатории, оставался всего лишь кандидатом биологических наук. В то время как его сверстники и бывшие коллеги стали докторами, а самый способный из них А. Е. Браунштейн избран в Академию. Баеву, столь несправедливо обиженному судьбой, естественно было бы стать нелюдимым, завистливым и обозленным на все и всех.

Но оказалось наоборот. Небольшого роста, подвижный, седовласый, но с моложавым, чисто русским по облику своему лицом он был самым приветливым, всегда готовым помочь советом и делом, доброжелательным человеком в Институте. Я, как и все, питал к нему чувство глубокой симпатии. Тем более, что встречался с ним чаще, чем другие сотрудники. Александр Александрович очень интересовался новой лабораторной техникой. Поэтому все выставки биохимического оборудования в Москве, где можно было ознакомиться с последними зарубежными моделями приборов, мы посещали вместе. Альянс наш был плодотворным. Я мог оценить технические возможности и надежность выставленной аппаратуры, а Александр Александрович — степень необходимости ее приобретения для Института. Несмотря на почти двадцатилетнюю разницу в возрасте, мы подружились. Настолько, что я имел дерзость попросить его взять на себя формальное руководство моей диссертационной работой (с которой он ознакомился только в уже переплетенном экземпляре). Баев согласился и написал, как это положено, лаконичную и лестную характеристику диссертанта. Я позволю себе процитировать из нее только две фразы:

«...К тому времени он (то есть я) имел уже солидную литературную подготовку и стал достаточно искушенным экспериментатором. Конечно, он не нуждался в мелочной опеке и, будучи человеком увлекающимся и упорным, едва ли был ей доступен. Моя роль сводилась к функции советчика в некоторых вопросах теории и эксперимента и, я думаю, не имела решающего влияния на ход исследования...»

И в заключение отзыва:

«...Л. А. Остерман поразительно быстро осваивает литературную информацию и пишет легким, живым и точным языком.