Течёт река…

Как прекрасны были первые летние недели, проведенные здесь Как все сильно запечатлелось в памяти. Пруд, аллеи парка, большой дом с открытой террасой, флигель, надворные постройки, яблоневый сад. Могила Толстого и путь к ней. Обо всем этом так много написано в воспоминаниях живших и бывавших здесь людей. Была и моя жизнь в Поляне, так сблизившая с миром Толстого. И за это благодарна. В дом-музей я ходила почти каждый день, воспринимая его не как музей, а как дом. в котором я сейчас живет вместе с Софьей Андреевной и всеми своими детьми Лев Николаевич Толстой. Ходила по комнатам, спускалась в кабинет под сводами, снова и снова рассматривала картины, портреты, старинные часы, простую мебель. Но самое главное — яснополянская библиотека Толстого, ряды полок с книгами, перед которыми дух захватывало и так хотелось взять то одну, то другую книгу в руки, рассмотреть ее, начать читать. Мои блуждания по дому чаще всего проходили в одиночестве: ведь группы экскурсий приезжали не так уж часто, а посетители, добиравшиеся сюда кто поодиночке, кто с кем-то из друзей или знакомых, тоже находились в доме не с самого утра и до самого вечера, так что тишину дома некому было нарушать. Дежурившие в комнатах женщины вязали, читали, посматривали на меня. Однажды женщина, присматривающая за библиотекой, сама предложила мне посмотреть книги, которые я хочу. Сняла по моей просьбе том Диккенса. Это был «Дэвид Копперфилд». Она сказала, что можно сесть за стол и поближе познакомиться с книгой, перелистать страницы, обратив моё внимание на знаки на полях книги. Я открыла так хорошо знакомый роман с трепетом. На некоторых страницах рукой Толстого сделаны пометки — то восклицательный знак, то цифры — 5 и 5 вместе с восклицательным знаком. Толстой отмечал так места, которые ему особенно понравились. Пятерки стояли на страницах ряда глав; самые большие пятерки и восклицательные знаки стояли на полях главы «Буря». Я уже не могла оторваться от книги, забыв обо всем, снова и снова листала эти страницы; они производили непередаваемо сильное впечатление. Мой любимый Диккенс был любим Толстым.

Наступил день, когда библиотекарь позволила мне читать «Войну н мир», сидя на ступеньках террасы. Издание, которое она мне дала, было современным, но все равно оно казалось мне только что бывшим в руках самого Льва Николаевича Толстого.

Один раз вместе с папой мы ходили пешком в Тулу. Пройти надо было четырнадцать верст: семь до Косой горы и ещё семь до города Тулы. Этим путем ходил и Толстой. Вышли мы рано утром. Пройдя весь путь, отдохнули в маленьком ресторанчике, немного посмотрели город и обратно приехали на автобусе. Это было в пятницу 20 июня, а утром в субботу отец уехал ненадолго в Москву. В воскресенье 22 июня мы услышали по радио, что началась война.

16

В воскресное утро, столь непохожее ни на одно из всех предшествующих, — в воскресное утро 22 июня 1941 года — мы оказались оторванными от своего дома и от родителей. Мария Андреевна была в полном смятении, слушая радиосообщения о вторжении вражеских войск на нашу территорию, о боях, которые уже происходят на границе. Голос диктора с его железными интонациями наполнял кухню избы, где находились мы с дедом-хозяином. На улице деревни из окон никого не было видно. Испуг и ужас Марии Андреевны передался Марине, беспрестанно начинавшей снова н снова плакать, вовсе не понимая, что происходит, но пугаясь громкого радиоголоса и стенаний няньки. Старик-хозяин слушал молча, смотрел на нас. ничего не говорил Что делать, когда начинается война? Что мне сейчас надо делать? — спрашивала я себя, но ответа не находила. Знала одно: нельзя оставить сестру, надо быть рядом с ней, с объятой ужасом и причитающей тетей Машей. Потом все мы вместе с дедом вышли на улицу, где уже были люди. Бабы плакали, стоя у подводы, на которой сидели несколько молодых мужиков. Они уезжали в Тулу. Времени было, наверно, часа два дня. Совсем молодые ребята стояли, собравшись в кружок. Старухи и старики выползали на завалинки. Нас мало кто знал, но здесь, на улице, среди людей было лучше, чем в избе. Солнце светило. Один из мужиков полез на столб, прилаживая репродуктор. Снова краткая сводка и музыка — марши. Люди, сгрудившись у столба, слушали голос диктора вместе.

Надо было собираться, надо быть готовыми и нам к отъезду. Не можем же мы здесь оставаться, когда началась война. Пошли в избу, стали складывать вещи. А дальше как? Как ехать? Денег не было. Оставлено было совсем немного, только на хлеб на три дня. Сегодня только первый день. Отец уехал вчера. Сейчас они с мамой тоже слушают радио. Они ведь знают, что происходит.