В течение XVIII в. английский государственный долг составлял 100—150% ВВП в виде растущих сотен миллионов фунтов стерлингов, а на его обслуживание тратилось от трети до половины государственного бюджета ежегодно. И при этом ставки процента снижались, а налоги росли 398 . Современники весь XVIII в. ждали банкротства британского правительства, но оно так и не наступило. Англия потому смогла перекачивать колоссальный объем средств, что разомкнутый характер ее социальной структуры вызвал подъем активности сообщества, которое на эти деньги освоило управление мировой торговлей. Она полностью поставила себя на службу политико-экономической экспансии, соединив государственную силу и частный интерес.
Именно Исаак де Пинто оказался проницателен, когда писал в 1771 г.: «Скрупулезная и нерушимая точность, с коей сии проценты [по государственному долгу] выплачивались, и мысль о том, что вы располагаете парламентской гарантией, утвердили кредит Англии настолько, что делаются займы, кои поразили и удивили Европу… без игры, ведущейся с (государственными) фондами, Англия никогда не имела бы средств для совершения тех усилий, что были предприняты… 399 . <…> Таким образом, очень немногие современники обнаружат ясность взгляда и поймут, что в этой по видимости опасной игре происходила эффективная мобилизация жизненных сил Англии – устрашающее оружие 400 .
Война за испанское наследство (1701—1714) позволила Нидерландам и Англии убрать опасного конкурента – Францию, экспансия которой опиралась на внутренние, обманчиво обширные ресурсы – как в военном, так и в экономическом отношении. Но долговая нагрузка Амстердама стала чрезмерной, в то время как его контроль международной торговли, наоборот, ослаб. С 1720 г. Нидерланды переходят к исключительно финансовым услугам, а в европейской и американской торговле лидерство отходит Англии. На предоставленные деньги строился флот, торговый и военный, и вчерашние крестьяне «старой доброй Англии», которым не оказалось места в деревне, шли обслуживать бесконечно растущую навигацию.
Вытребованные по Утрехтскому договору 401 условия отдали ей контроль над торговлей с европейскими колониями в Америке. Англичане поставляли ключевой товар для сельскохозяйственной индустрии – рабов. Поскольку без рабов американская промышленность существовать не могла, был получен доступ ко всем плантаторам и горным заводчикам в обеих Америках. Колониальный мерчендайзинг позволил со временем полностью переключить обслуживание американских колоний на британские сети торговли, которые предоставили промышленности своего острова всевозрастающий спрос. В XVII в. корабли везли в Европу пряности и сахар для потребителей роскоши, в XVIII в. начинается массовый ввоз индийских тканей, а судостроение и металлургия становятся ведущими техническими отраслями. Нежелание уступать прибыль индусам подвигает британцев на создание хлопковых плантаций в колониях и промышленности в метрополии. Впоследствии в этой связке отношений начнется создание массового машинного производства.
Франция больше ста лет боролась с Англией за мировой рынок и политическое доминирование, но каковы бы ни были ее успехи в промышленности, военном деле или политическом влиянии, она оставалась зависимой от капиталистического центра сначала в Амстердаме, а позже в Лондоне. Что бы она ни делала, у противника из ниоткуда возникали новые силы и новые средства. Если сравнивать Францию и Британию сами по себе, то первая, конечно, превосходила вторую по очень многим параметрам. Она была способна непосредственно влиять на большее количество соседних стран, население было в четыре раза больше британского; ее промышленность технически была более совершенна, корабли превосходили качеством английские, военные быстрее совершенствовали оружие, образование было выше на порядок, и влияние французской культуры на европейский регион было гораздо ощутимей влияния Британии. Условия, в которых Франция стала не мировой империей, а лишь региональным государством, заключались в ее политике в отношении своего сообщества.