Альберт Гор надеялся, что цифровая эра сведет на нет негативные тенденции в наших основных общественных институтах. «Самая большая надежда возлагается на Интернет, именно он должен вновь создать сильный и доступный рынок идей»[388]
. И он был не один, кто так думал. Мы уже давно привыкли считать, что чем больше используется Интернет, чем больше он задействует ресурсов и чем больше он объединяет людей, тем выше будет качество общественного дискурса благодаря более открытому доступу к реальной информации.Тем не менее, похоже, происходит совсем противоположное: балканизация мнений и использование новых инструментов идеологиями, воюющими между собой. Сегодня, так как производство контента становится все более рассредоточенным, а источники информации и мнений все более многочисленными, каждый человек может быть представителем определенного взгляда и привлекать аудиторию единомышленников, которая может быть очень ограниченной по численности, хотя и очень активной.
Новые виды коммуникации и инструменты анализа данных также позволили идеологическим группам свести на нет общественные и политические дебаты. И либералы, и консерваторы используют их, чтобы создать эхо — камеры, которые сокращают возможность компромисса, не говоря уже о консенсусе.
В точности так же, как люди не в состоянии определить, кто находится по ту сторону экрана в Интернете — человек или собака, они не всегда в состоянии отличить правду от неправды. Любители теорий заговора распространяют свои фантазии по всему Интернету в течение нескольких дней или даже часов[389]
, последний пример мы наблюдали после крушения самолета Malaysia Airlines MH370. Только подумайте, что трое из десяти американцев теперь верят, что люди существовали с начала времен[390] . И несмотря на то, что существует достаточно научных доказательств того, что выбросы углевода угрожают жизни на Земле, те люди, у которых есть свой краткосрочный интерес, смогли опорочить науку и пресечь осмысленное обсуждение проблемы, не говоря уже о планах действия. Те, кто использует Всемирную паутину для одурачивания людей и блокирования дискуссий, оказываются сильнее ученых и рационалистов. На международном уровне репрессивные страны от Ирана до Северной Кореи создают частные ограниченные версии Интернета для своих граждан, превращая Всемирную паутину в еще более мощный инструмент идеологии в борьбе против здравого смысла.В доцифровую эру воплощение политики в жизнь было менее сложным. Политологи и советники президента должны были решать проблемы. Сегодня же они едва ли успевают обозначить проблемы, не говоря уже о нахождении для них решений или объяснения их общественности. Все настолько плохо, что президент Барак Обама подписал в 2010 году закон, требующий от федеральных ведомств использования в документах простого языка, который люди могли бы понять[391]
.Сегодня возникает много новых, неожиданных проблем в промежутках между выборами. Ни одно правительство не может со всей уверенностью утверждать, что у него есть право предпринимать какие-либо действия по всем текущим вопросам. Более того, в отношении многих вопросов у правительственных органов иногда не хватает знаний и опыта. Поэтому даже когда правительство решает организовать опрос общественного мнения, чтобы узнать взгляд общества на проблему, это голосование не в состоянии стать отражением мудрости и мыслей всех граждан одной страны.
Все эти проблемы наводят на мысль о новой модели демократии, которая бы делала акцент на общественном дискурсе и гражданской вовлеченности. Давайте не путать гражданскую вовлеченность с представлением о так называемой прямой демократии, в которой мы все смотрим вечерние новости и голосуем за публичное повешение с помощью наших мобильных устройств или с помощью интерактивного телевидения. У граждан нет времени, заинтересованности или должной компетенции, чтобы информировать себя обо всех проблемах общества. Мы хотим аргументированного мнения, а не просто хоть какого-то мнения. Нам по-прежнему необходимы законодательные собрания, на которых люди будут спорить, вдаваться в тонкости проблем и находить для них решения.
Однако однозначно, что модель демократии, подразумевающая больше сотрудничества, — возможно такая, которая награждает за участие, — может мотивировать граждан активнее участвовать в жизни общества и узнавать о его проблемах и в то же время вдохновить государственный сектор на великие дела, предоставив ему коллективное мнение граждан. Можем ли мы создать культуру, в которой люди хотели бы участвовать в демократическом процессе, а не были бы разочарованы в нем, потому что их представители злоупотребляют своими должностями?