Техподдержка. Мертвая зона.

— Глухо. Не знаю, по каким каналам Барни пробовал выйти на него — не получилось. Мы сутками пытались достучаться хоть до кого-то. Но нас игнорировали. Барни потребовал созвать суд чести ЧВК в прямом эфире. Логично, да — объясниться перед коллегами и прекратить этот кошмар. Пусть заступятся, мы ни в чем не виноваты. Черта с два. Нас прокляли и забыли. Тогда мы психанули и нарушили кодекс, вышли со своей бедой на СМИ, готовые рассказать если не всё, то почти всё. Думали, клюнут на сенсацию. Ага, если бы. Ноль реакции. Любые попытки что-то просто написать в интернете, выложить ролик, хоть на минуту засветить проблему — немедленная модерация и бан. Я, признаться, не могла себе представить, как это возможно. Оказывается, легко. Щелк — и нет тебя. И не было никогда. Вы зовете это Войной Шрёдингера.

— Я... Побывал как раз на такой войне, — сказал Леха. — Недолго.

— Значит, хоть что-то ты понимаешь.

— Помню ощущение, когда впервые с этим сталкиваешься. Искреннее удивление, потом ужас. Под обстрелом не так страшно. Там просто могут убить, и ты этого боишься, а тут — уже убили. Стерли.

— Верно, — она, кажется, впервые поглядела на него как на равного. —Нас стерли из информационного поля. И заперли в городе, где творился полный кошмар, все горело и стреляло. Но ни одной пули в нашу сторону! Как будто мы и для местных не существовали. Тогда Барни пошел с ними знакомиться. Поговорил с Муделе — и вернулся с идеей: построить укрепрайон и сидеть, пока не отзовется «Риддеркрафт». Мне понравилось. У меня возникла мысль, что этот кошмар неспроста, что нас как бы проверяют на прочность. И если выдержим, то станем действительно избранными. А ты говоришь, я не сумасшедшая! — воскликнула она с воодушевлением, расправляя плечи. — Я уже тогда поехала!

— Ты всего лишь пыталась рационализировать происходящее. Это характеризует тебя как абсолютно нормальную.

— Да? — она погрустнела и ссутулилась. — Ладно, расскажу тебе, как я рационализирую... Иногда я мечтаю, чем должна была кончиться по справедливости история «Ландскнехтов». Это невозможно, потому что никакой справедливости нет, одно предательство кругом, но имею я право мечтать, а?.. Будь у меня свой карманный писатель, как у этой идиотки Элис Морган, я бы не выдумывала книжек про войну ради хорошего секса. Я бы заставила его написать о том, как жить по правде! По совести и чести! И в моей книге последним «Ландскнехтом» остался бы настоящий боец. Не брошенная всеми одинокая девчонка по прозвищу Гаджет, а солдат. Пилот шагохода, тяжелый пехотинец, а лучше — тактический разведчик. Такой, знаешь, из бывших спецназовцев. Чтобы руки в крови по колено!.. Почему по колено, что я несу.. — Она грустно усмехнулась. — Неважно. Такие руки. Главное, они у него растут откуда надо. И этот воин, он бы жестоко отомстил предателям и кукловодам, всем, кто нас подставил. Убил всех до единого. А потом вернулся сюда, отрубил голову Муделе, поднялся с ней на гору, нассал в рот и кинул в пропасть. Вот как надо. Вот как должно быть.

Такого Леха уже не выдержал. Сполз с кровати и встал перед Вик на колени.

— Знаешь, как звенит в ушах от тишины? — спросила она. — Так звенит мое одиночество.

Это конечно нервное, — подумал Леха. Но или я сейчас ее поцелую, или разревусь.

— Не надо, — сказала она твердо.

Леха поднялся и полез в рюкзак за рубашкой.

Нашел повод отвернуться, потому что глаза у него были мокрые.

— Прости, не хотела. Но иногда накатывает — и сил нет никаких. С тех пор, как ремонтная бригада окончательно впала в нирвану, мне и поговорить-то не с кем. Единственная подружка — и та Йоба. И даже с ней редко видимся. Одичала я, в общем. Ты извини, ладно?..

— Брось. Мы то и дело просим друг у друга прощения.

— Воспитанные, значит.

— Кстати, о воспитании. — Он замер с рукой в рюкзаке. Свежая рубашка, естественно, никак не попадалась. — Я же целый день изо всех сил держался. Ты не представляешь, как трудно русскому человеку говорить «Йоба» и не хохотать.

— Представляю.

— Э-э...

— Это же не я изобрела — Йоба. Я изобрела Йобу! Но не имя.

— Опять стечение обстоятельств? — уныло спросил Леха. — Можно я решу, что мне все это снится?

— Я бы сама не отказалась. И ночью довольно легко поверить. Особенно с порошком джу-джу, у него такие побочные эффекты, все становится легким и прозрачным... И проходит боль. Душевная тоже. Хочешь? — она потянулась куда-то, и Леха впервые заметил, что рядом с ней на кровати лежит небольшой ярко расшитый кисет.

— Нет-нет.

— Да ты попробуй! Сразу перестанешь беспокоиться о всякой ерунде.

— Можно я еще немного побеспокоюсь насчет Йобы? Страшно интересно.

— Ой, скучная история на самом деле. Нашли, собрали, поставили в строй, до сих пор работает. Я не знаю, как здесь оказалась эта пушка. И никто не знает. Мы перевернули арсенал вверх дном, надеясь отыскать хотя бы танковое орудие или старую зенитку. Барни очень волновался — надо было придумать, чем выбивать шагоходы. ПТРК в плотной городской застройке... Сам понимаешь.

— Не попадает в шагоход, если пилот не совсем дурак?