Телефонист

Марк рассказал о своей детской затее поставить в школьном театре спектакль о Нисе и Рифе. Театром заведовал престарелый учитель литературы – Теодор Йоффе. Марк принес ему исписанную от руки школьную тетрадь. Половина текста – вольный пересказ сюжета книги, а вторая часть – собственное сочинение Марка. В нем он описал свои похождения с Андреем Бенешем в интернате, спрятав себя и друга в образах мышат. Преподавателей он превратил в крыс, а старший воспитатель Броль стал жирным и наглым котом. Йоффе быстро раскусил фокус, и затея со спектаклем провалилась.

Елена от души смеялась над историей – звонко, запрокинув голову и обнажив белые ровные зубы. Умиротворение и покой неуловимо витали в воздухе квартиры, окутывая плотным шлейфом, сидящую рядом с Марком девушку. Ее лучистый взгляд, тихий голос с хрипотцой, то, как она поправляет у виска волосы, обнажая миниатюрное ухо с родинкой у края мочки, будоражили Марка, поднимая к голове удушливую жаркую волну. Она обволакивала и нежно несла к неведомым берегам счастливой жизни.

Елена, видно, давно уже ни с кем так запросто не общалась. Их беззаботная болтовня приносила ей облегчение, высвобождая эмоции, скованные недавнем горем. Марк чувствовал, что, помимо слов, между ним и девушкой, ткется паутинка другой, невидимой связи.

– Так ты жил в интернате? – подняла брови Елена.

– Родители погибли, когда мне исполнилось шесть, – пожал плечами Марк.

– Как жаль… – тихо сказала Елена. – Мне больше повезло. – Она нервно теребила локон волос. – Мама умерла семь лет назад. Только дождалась папу с фронта, – Елена потупилась. – А он вот недавно… Я их очень любила…

С каждым словом ее лицо превращалось в твердый белый мрамор, а голос становился все глуше. Наконец она закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

Марк налил ей воды. Елена плакала навзрыд, не стесняясь. Слезы текли так обильно, что Марку невольно подумалось – это первый раз после смерти родителей, когда девушка дала выход горю. Дочь военного должна быть сильной – так внушали ей с детства. Вот она и держалась до последнего.

Марк протянул руку и погладил ее темно-русые локоны. Он наклонился к Елене, их лица сблизились, и его губы начали путешествие по щекам девушки, собирая соленую влагу. Марк коснулся жарких губ Елены, и она ответила поцелуем.

Глава 8

Профессор Дубек появился в интернате через неделю после двенадцатилетия Маркуса. Субботним утром Маркус одевался к завтраку и уже надел пиджак, когда репродуктор на стене казармы зашипел, пискнул и закрякал: «Маркус Новак, явиться в кабинет старшего воспитателя!» Вызов к Бролю не предвещал ничего хорошего. Маркус вздохнул, прикидывая, за что сегодня предстоит выволочка, но, зайдя в кабинет, сразу понял: экзекуция откладывается.

Броль, как обычно, развалился в кожаном кресле за массивным письменным столом, заваленным стопками тетрадей, классных журналов и картонных папок с личными делами воспитанников. У окна на гостевой банкетке сидел, положив ногу на ногу, седой мужчина лет пятидесяти в сером костюме. Трость с изогнутой резной ручкой опиралась рядом на стену. Старший воспитатель и его гость курили. Сизое облако дыма висело под потолком, медленно вытекая в распахнутую форточку. Как только Маркус появился на пороге, седовласый спешно затушил сигарету в стоящей на банкетке пепельнице и поднялся, тяжело опираясь на трость. На Маркуса уставились два серых водянистых глаза. Седовласый шагнул вперед, припав на левую ногу, и растянул губы в улыбку.

– Ма-аркус! – ласково пропел Броль. – Ты помнишь профессора Дубека?

Маркус кивнул. Прошло больше восьми лет, но он хорошо помнил седовласого. Тот несколько раз приходил к ним домой, подолгу разговаривал на кухне с отцом и подарил Маркусу игрушечную пожарную машину. Еще профессор приносил с собой прибор – небольшую металлическую коробочку с полукруглой шкалой и стрелкой под стеклянной крышкой. Из аккуратной дырки в боку прибора торчал пучок проводов с припаянными на концах десятью наперсточными колпачками. Дубек надел их Маркусу на пальцы, стрелка тут же дрогнула и, вибрируя, поползла по черным рискам. Маркуса забавляло, как она дергается, будто хочет и одновременно боится подобраться к жирной красной черте у правого края шкалы. Профессор тоже радовался, а мама с отцом хмурились.

– Не буду вам мешать, – Броль поднялся со своего места и вышел за дверь.

Маркус сел на деревянный стул у стола и исподлобья посмотрел на профессора. Тот опустился в кресло, продолжая натянуто улыбаться. За прошедшие годы волосы на его голове поредели, он обрюзг и располнел, на дряблых щеках топорщилась седая щетина.

– Ты вырос… – хрипло произнес Дубек и, не дождавшись реакции Маркуса, перестал улыбаться, откашлялся и спросил: – Как тебе живется?

– Не жалуюсь, – поджал губы Маркус.