Телефонист

Но в деревне Сенцы Горьковского направления студии прямого эфира не оказалось. И неподготовленный взгляд вряд ли обнаружил бы здесь следы визита – после прошедшего зимнего сезона в эту дачу хозяева ещё не наведывались. Только и Сухов, и Ванга видели, что это не так. Следы от протектора были относительно свежими, хорошо, что не успели пройти дожди. Они вломились в дом, пыльно, и одновременно запах сырости. Но кое-что прибрано. В центре залы стул, к нему приставлены грабли На них накинута карнавальная маска. Вполне возможно, так и осталось с Нового года. Карнавальная… Или клоунская.

– Грабли ржавые, грязь окаменела, а черенок протёрт, – говорит Ванга.

Сухов всё это уже видит. Жухлая прошлогодняя трава, прилипшая к твёрдым комкам земли на граблях, и чистый черенок. И воздушный шарик в углу, подспущен, но не скукожен, как если бы провёл здесь почти четыре месяца.

Ванга вытащила латексные перчатки, они у неё всегда с собой. Надела, провела пальцами по стулу, грязно. Дежавю, как в квартире Кривошеева. Потом взяла маску за край – чисто.

– Он был здесь, недавно, – сказала Ванга. – Вчера, позавчера. Думаю, это для нас.

Сухов кивнул:

– И грабли, – сказал он. – На которые мы опять наступаем.

– Они умерли, обе. Захлебнулись, – сказал Кирилл. Голос был упавшим, но Сухову показалось, что он сейчас может завопить, сорваться и завизжать в крик, как персонаж с небезызвестной картинки. Сухов посмотрел на Вангу, и она всё поняла. И опять на миг стала беспомощной, непонимающей и напуганной, как тогда в квартире, где была девушка с отрубленной головой. – Форель ни при чём. Звонок был из дома.

Ну, хоть какие-то хорошие новости. Кирилл докладывал, что удалось установить на данный момент. Имена, возраст, род занятий потерпевших. Одна – исполнительница приватных танцев в дорогом клубе для мужчин («ну что ж, какой-то след»), а вот другая – студентка пятого курса, и вот надо же как – психфака («Ещё один след?»). Никаких сайтов знакомств, там даже в комментах… пока они были живы… «Надо же, наша непорочная дева как развлекается», типа такого. Там много. Про тихий омут тоже… Потом, правда, заткнулись.

– Ладно, – сказал Сухов.

– Найти бы их, комментаторов, – вдруг помечтал Кирилл, – и рёбра помять.

– Да, – сказал Сухов. И посмотрел на Вангу. Она уже была спокойной. И глаза были спокойными. Чуть холодней, чем обычно. Чтобы не различить, как близко в них клокочет ярость. Это всё больше становилось их личной вендеттой, и это плохо.

– Правда, других комментариев намного больше, – сказал Кирилл. – Хороших. Люди сочувствуют. В ужасе от всего этого.

– Хороших людей вообще больше, – сказал Сухов. Наверное, больше. Только у них не получается сделать, чтобы этот мир перестал быть порой таким поганым местом. Что ж вы, хорошие люди, а? Может, пора проснуться? Хотя бы чуточку раньше, чем клюнет жареный петух.

А их коллеги-федералы оказались более эффективны. Умудрились выехать по одному из правильных адресов. Возможно, им повезло. Возможно, потому что не знали о существовании некоего Дюбы, и младший Пиф не был у них в разработке. Не знали о таких мелочах, как «Вангино колечко» и не забивали себе голову всякой ерундой. Действовали прямо, жёстко и эффективно. Тогда их можно поздравить. Только ведь и они не успели, хоть и оказались в верном месте. Но уже не в совсем правильный момент. Требование известной поговорки выполнено не до конца. Режиссёр сегодняшнего прямого эфира покинул съёмочную площадку, вполне вероятно, незадолго до их появления. И хоть они делают важные лица («сложные щи», как говорит Ванга), им он тоже не оставил никаких значимых следов.

И всё это сейчас неважно. Потому что их отстранили. Их с Вангой только что сняли с этого дела. И сейчас Сухов стоит перед Егорычем и слушает его сожаления. Хотя с гораздо большим удовольствием согласился бы на разнос. Какой угодно жёсткости – хоть в пух и прах, хоть матюгами, хоть в морду!

– Простите, я ничего не могу поделать. Это не от меня, – шеф закатил глаза к потолку, – исходит. Так что… сдавайте им все дела.

Разговор происходил не у Егорыча, в кабинете Сухова. Два вежливых следователя, которых Форель окрестил «Простаком» и «Умником» тоже здесь, собирают в коробки материалы по делу. Все знают о предстоящем повышении шефа, его вроде как даже выводят из-под удара, и хоть Егорыч ничего не может поделать, он не скрывает своего неодобрения происходящего. Следак в нём всё же пересиливает функционера и не одобряет. Ну, что ж, и на том спасибо.

– Может, мне и панель им свою отдать? – пробурчал Сухов.

Умник посмотрел на него удивлённо, Простак усмехнулся:

– Оставьте себе на память, – позволил он.

– А карточка-то какая в центре интересная, – похвалил Умник Эдварда Мунка, и даже было почти незаметно, что он язвит. – Настраивает на рабочие мысли.

Простак позволил себе ещё одну вежливую усмешку, Сухов предпочёл не отвечать. Простаку это не понравилось, и он решил поинтересоваться, взяв одну из книг Форели, так же приложенных к делу:

– Почему вы ему всё-таки доверяете? Почему не допускаете мысли, что он вас искусно водит за нос?