Телефонист

Папка выпадает из рук Ванги, но она успевает её поймать прежде, чем та долетает до стола. И остаётся только тишина, неподвижная, тёмная и твёрдая, как камень.

– Ты слышал меня? – спрашивает Сухов, и его голос словно пытается пробиться сквозь молчание в телефонной трубке. Наконец ему отвечают, тоже механическое устройство:

– Она меня не видела. Для вас всё ещё может сложиться неплохо. Пока не видела.

Снова этот предательский шершавый звук выходит из горла Сухова.

(Пока не видела)

Он не сможет без неё жить, он не сможет без неё дышать… Но Сухов оберегает себя от этой мысли, он оберегает от неё их обоих. Такая роскошь, как тревоги, для него закончена:

– Чего ты хочешь? – но всё-таки он чуть не задохнулся.

Молчание. Скрипы… Сухов видит, что уже начинают определять местоположение телефона Ксении, но сейчас он думает только о дочери.

– Все должны быть в сборе, – отвечает механический голос.

– Кто?! – Сухов слышит свой вопрос как будто откуда-то со стороны. – Кто должен…

– Время пошло, – перебивает его механический голос. – И вот ещё что, следак Сухов: рукопись должна быть в сети. Больше не напоминаю. В общем доступе, – и механическая усмешка, похожая на звук, с которым лопается грифель, когда в руках ломают карандаш. – Я же ничего не скрываю.

– Дай мне поговорить с ней, – произносит Сухов.

– Ты не в том положении, чтобы требовать.

– Дай мне поговорить с ней! – Сухов не знает, как это звучит: требованием, просьбой, мольбой на коленях или угрозой. – Я…

– Она пока отдыхает. Время пошло.

С ним попрощались. Сухов смотрит на Вангу. Он возвращается в мир звуков, он возвращается в мир, где сможет дышать, действовать и забрать свою дочь. И когда он начинает говорить, то точно знает, что теперь в его голосе нет больше ни просьб, ни угроз:

– Нет, постой, – говорит Сухов, и линия пока не отключена. – Чтобы было ясно: если ты с ней что-нибудь сделаешь, я перестану тебя ловить, – пауза не дольше мгновения, но и линия всё ещё не отключена, его ровное сообщение всё ещё слушают, и Сухов заканчивает: – Я тебя убью.

Ответом ему стало окончание связи.

Сухов стоит, замерев, с телефоном в руке, смотрит на него, как будто видит впервые, потом смотрит на Вангу. Она видит то, чего бы никогда не хотела увидеть: как из него уходят силы, энергия, наполнявшая его тело, притягательность, жизненный магнетизм, как из него уходят годы, которых он ещё не прожил, и видит, каким он будет в старости. И она хочет броситься к нему и обнять, крепко, отдать ему хоть капельку тепла, но ей это сейчас надо больше, чем ему, для него время сострадания ещё не пришло, и Ванга стоит и не двигается. А Сухов переводит свой опустошённый взгляд на пробковую панель. Знаменитую пробковую панель Сухова с небезызвестной иллюстрацией. Словно она одна способна вернуть ему энергию. Так и происходит. Что-то возвращается в его взгляд, что не знает о радости, грубое, витальное, отрезанное от души безумие материи, то, что может только вопить в ужасе, в непонимании, в сиротливом поиске этой навсегда утраченной связи. Губы Сухова складываются в овал так же, как на репродукции в центре его панели, пропасть, кромешную бездну, из которой рождается звук. Тихий, всё более нарастающий, хрип, визг, вопль, крик. Ванга видит искажённое лицо Сухова и слышит, как он закричал…

41. Он её не отдаст

– Как он? – спросил Форель.

– Плохо, – говорит Ванга и кивает ему. Такое вот вышло сегодня у них приветствие. Форель приехал сразу, как только Ванга сообщила ему о случившемся.

– Мне бы поговорить с ним.

– Да, – понимает Ванга. – Но чуть позже…

Она покусывает губы, потом устало трёт висок, начинает рассказывать:

– Мы сразу включили план-перехват. Там камеры наблюдения везде… Мы его видели. Он… изображал слепого. Записи скоро соберут, посмотрите…

– Слепого? Он был в очках? То есть, лица она полностью не видела?

– Думаю, что он ещё что-то ввёл себе под кожу, – говорит Ванга.

– Остаётся вероятность, что девочка не сможет его опознать?

– Да. Он так и сказал.

– Хорошо, – Форель кивает. И приходит мысль: «Всё это бесполезно, он просто играет на наших надеждах». – Простите. Дальше.

– Он бросил патрульную машину совсем недалеко от школы. И телефон Ксении, как будто они пересели в маршрутку. Мы сразу отследили рейс: микробус двигался по Киевскому шоссе в сторону области, пригородная линия.

– Они не пересаживались, верно?

– Нет, – Ванга снова закурила, при нём это была вторая сигарета подряд. – Он просто подбросил телефон в чужой багаж – старушку чуть инфаркт не хватил. Микробус остановили сразу, даже не дав доехать до ближайшего поста. Их никто не видел. Хотя от школы он уже отъезжал в форме патрульного. Это сразу бросается в глаза. В том смысле, что сотрудник полиции и девочка-подросток, их бы обязательно запомнили.

«Да, должны были, – подумал Форель. – Только его опять никто не видел». Вслух сказал:

– Он прячет только на видном месте… Что он хочет?

Ванга помолчала. Чуть снова не начала покусывать губу. Взялась рукой за подбородок, оттопыренный указательный палец направила в сторону писателя: