Телефонист

Дюба не был уверен до конца, правильно ли он поступает. Столько воды утекло, как говорится. Да и барышня эта – она явно не враг, там что-то другое было, в её глазах, но от ментовских лучше держаться подальше. Нах! Вы…бут и высушат, и фамилии не спросят, а Дюбе неприятности не нужны. И уж тем более, лезть в чужие разборки. Кривошеев там, или дядя Курбан, или ещё чего-то похуже. У Дюбы есть розовый слон. И Дюба знает, откуда он приходит. Прекрасно помнит, когда слон пришёл впервые, чтобы Дюбе не было страшно.

– Тёзка, – улыбнулся он давнему воспоминанию, вряд ли горько, может, только немного с сожалением. – Чего уж тут поделать…

Но неприятности не нужны. Кривошеев там, или Курбан, или кто похуже. Малолеток жалко, конечно, однако закладывать Дюба никого не собирается. Да и кому – мусорам? Как крышевали, так и будут крышевать! И на малолеток им наплевать. Так, если только для своих разборок. Наше дело – сторона, пусть люди живут себе, как могут, а Дюбу оставят в покое. Ведь он давно уже ни к кому не лезет.

Хотя, конечно, барышня эта, чего-то в ней было такое. Чего-то в глазах, что сразу становится ясно. Дюба всегда считал, что некоторые люди похожи. В чём-то. И они ходят по земле такие одни, и когда случайно встречаются, сразу понимают это. Узнают друг друга. С первого взгляда. Как с командиром было, с тёзкой. Такое случается: встречаются, и если проходят мимо, потом могут жалеть. Встречи редкие, очень, чего уж разбрасываться. Барышня эта, не была бы ментовкой, могли бы и…

– Подружиться? – удивился Дюба, и теперь в его улыбке не осталось следов теней.

Дюба шёл от электрички по дорожке, удивляясь, как быстро стаял снег. Эх, дороги, дороги, сколько он их в своё время прошагал, да и сейчас бы ходил, да уж больно не сподручно теперь.

– Или наоборот! – ухмыльнулся Дюба. – Наоборот – сподручно.

Он никогда себя не жалел, и вообще, наверное, был рад, что покинул свою лежанку. Иногда…

– Иногда пора, – он кивнул.

Да, иногда пора, а там уж куда ноги выведут. Точнее, нога.

Впереди находилась трасса, – дороги! – связывающая места дислокации, наверное, самых богатых людей в стране. Дюбу не удивило, что даже мысленно он перешёл на язык военных терминов. И ему действительно пришла пора менять дислокацию. Не в барышне дело, хотя она, конечно, была последней каплей. А капля, как известно, камень точит. Впереди – трасса с самыми вежливыми водителями в стране, и, конечно, туда не подпустят. Даже близко. По обочинам за каждым кустиком по менту. Но он знал тропинку, как обойти заборы и выйти к просёлочной дорожке, ответвлению от трассы. Не все селились за оградами Барвихи, кто-то предпочитал жильё в стороне. Вроде те же дворцы-шмарцы, но не в общей куче, а сам по себе.

– Люксовое, – вспомнил Дюба слово и почему-то добавил: – Ты всегда был смелым.

Хотя особой смелости не требовалось: пять минут, и Рублёвка. Но всё-таки в стороне, над рекой, и дорога попроще ведёт дальше, к Звенигороду и дачкам обычных людей.

Электрички за спиной отгрохотали. Идти ещё прилично, и если найдёт себе нормальное местечко, будет, как эти, из камеди-клаба по телевизору у дяди Курбана, бомжи с Рублёвки.

Дюба шёл и думал об этой барышне-ментовке. И о том, что всё-таки не зря он свалил. Путь давался нелегко, даже здоровая нога начала подгнивать. Однако барышня… Она сидела на детской площадке и выглядела очень расстроенной. И одинокой. Потом Дюба понял, что, скорее, задумчивой. Он наблюдал за ней, видел, с кем она приехала, и то, что барышня из органов, сообразил сразу.

«Квартирка Борова-то… не просто всё, – подумал он. – Пошло-поехало».