Телефонист

– Это лишь предположения, Лёва, – сказала Ванга. – О них знают только присутствующие здесь. И мы не сладкая парочка.

Свиркин поднял на них взгляд:

– А ты не думала, что будет, если они действительно подтвердятся?

– Для этого и идём.

– Боже ж ты мой! Легкокрылое свойство молодости! Вы хоть понимаете, на какой грани стоите?! – Свиркин постучал по Вангиной схеме. – Если они подтвердятся, то вместо этих ваших квадратиков, появится такая чёрная дыра…

– Ты опять похож на старого еврейского мистика, – ухмыльнулся Сухов.

Свиркин обречённо покивал, вздохнул, но наконец и сам улыбнулся:

– Ты тогда сказал «самопровозглашённый» старый еврейский мистик.

– Вот и остынь.

– Вот ещё, – наигранно насупился Лёва. – Поверьте старому самопровозглашённому: гравитация не знает жалости! Она равнодушна, и неумолимо затянет всех, без разбору, кто окажется в пределах досягаемости.

– Сейчас ты похож на свихнувшегося пророка.

– Ты говорил – свирепого пророка, – обиделся Лёва.

Они уже смеялись. Напряжение, витавшее в комнате, начало отступать. Разрядка… Потом Лёва взглянул на Вангу. Не то что бледна, но… не разделяет общего настроя, упёрлась взглядом в свою схему.

– Очень всё же надеюсь, что этого не случится, – вдруг сказала Ванга, возвращаясь к Лёвиным опасениям, и голос её при этом несколько треснул. Сухов посмотрел на Вангу и впервые обнаружил на лице девушки какую-то непривычно болезненную гримасу.

Ванга ничего не знала о том, что её губы болезненно скривились. Она смотрела на свою схему, пустые, незаполненные квадраты, и в этот момент ей показалось, что в одном из них стали проступать очертания картины, нарисованной богатым воображением Лёвы Свиркина. Конечно, это шутка старого самопровозглашённого еврейского мистика. И такой же шуткой было то, что подбросило ей только что её собственное воображение: чёрная дыра, безжалостно засасывающая воронка, дверца, вход в тёмную зону. И если она приоткроет её, гравитация затянет всех…

Ванга чуть дёрнула щекой, и всё прошло. Квадраты оставались незаполненными. И дверца оставалась закрытой. До поры, до времени.

18. Гризли в смятении

В тот вечер она вернулась домой за полночь и вся заплаканная. Лёшик оторвался от компьютерной игры и с беспокойством посмотрел на неё:

– Что случилось?

– Ничего, всё в порядке, – бросила она. Скинула туфли и белую куртку-косуху, которая, по мнению Лёшика, была очень ей к лицу. Не улыбнулась, прошла в спальню и закрылась там. Ничего себе! Заскоки заскоками, но такое Лёшик видел впервые. А потом он услышал её приглушённые рыдания.

Лёшик поднялся и, стараясь ступать бесшумно, подошёл к двери спальни. Прислушался. Вроде бы тихо. Но вот опять. Всхлип.

– Анечка, что случилось?

Молчание. Он осторожно приоткрыл дверь.

– Ань?

Она лежала, уткнувшись головой в подушки. Лёшик решил войти. Она оторвала голову, лицо заплакано:

– Закрой дверь.

– Да что случилось-то?

– Ничего!

Лёшик попытался пошутить.

– Гризли, – начал он.

– Отстань от меня! Выйди! Ну?!

Лёшик постоял.

– Уходи… Пожалуйста.

Лёшик попятился, затворил за собой дверь. Возмущение. Но решил немного подождать. Тон, конечно, за пределами. Но ведь… пожалуйста…

Вернулся к компьютеру, открыл поисковую страницу. Лёшик мечтал о новом дроне. Увлекался фото- и видеосъёмкой. Новенький «Фантом», последняя модель. Облазил все сайты, нашёл более или менее подходящую цену. Дорогая вещь! Хотел сказать ей, что как раз сегодня видел такой, летал в их дворе, и позавидовал хозяину. А Гризли собиралась сменить байк к предстоящему мотосезону. Ещё более дорогая вещь. На обе покупки их сбережений не хватит. Теперь о дроне, видимо, придётся забыть. Ну что ж она так рыдает-то?

Лёшик вернулся к игре, но та больше не шла. Несколько раз прислушивался, вроде успокоилась. Наверное, уснула. Лёшик собирался демонстративно лечь спать на диване, но передумал. Выключил компьютер.

Дверь спальни открылась. Гризли стояла на пороге. Глаза высохли, но всё ещё красные.

– Иди сюда, – позвала она.

Лёшик встал. Подошёл. Она обняла его крепко. Застыла. Лёшик не знал, что делать дальше. Всхлипнула. Он погладил её по волосам:

– Ну что ты?

– Я не знаю, что мне делать, – тихо сказала Гризли.

– Рассказать, – предложил Лёшик после паузы.

– Я… В галерее послезавтра открытие.

– Знаю. Форель.

– Я не могу. Я возьму отпуск. На несколько дней. Поможешь мне с картинами? – она, не оборачиваясь, кивнула в сторону работ Форели. – Доставить их к Ольге?

– Конечно. Но о каком отпуске ты говоришь?

– Я не должна ей портить открытие… Но не могу… Скажешь ей, что заболела. Телефоны я тоже отключу.

Лёшик обдумал услышанное. А потом уже безо всяких шутливых улыбок потребовал:

– Так, Гризли, а ну-ка рассказывай!

– Он дал несколько дней, а потом…

– Тихо, спокойно, – голос Лёшика звучал ровно. – Расскажи мне всё от начала до конца.

Гризли удивилась. Не ожидала. Никогда не слышала прежде таких интонаций в Лёшикином голосе. И уверенности. Посмотрела на него какими-то новыми глазами. А может, ей необходимо было выговориться. А может, просто нужен был кто-то, кто возьмёт решение на себя и скажет ей, что делать.