Телега жизни

Уж я не тот любовник страстный,
Кому дивился прежде свет:
Моя весна и лето красно
Навек прошли, пропал и след.
Амур, бог возраста младого!
Я твой служитель верный был;
Ах, если б мог родиться снова,
Уж так ли б я тебе служил!

1816

«От меня вечор Леила…»

От меня вечор Леила
Равнодушно уходила.
Я сказал: «Постой, куда?»
А она мне возразила: «Голова твоя седа».
Я насмешнице нескромной
Отвечал: «Всему пopa!

То, что было мускус темный,

Стало нынче камфора».
Но Леила неудачным
Посмеялася речам
И сказала: «Знаешь сам:
Сладок мускус новобрачным,
Камфора годна гробам».

Василий Жуковский 1783–1852

Старый рыцарь Баллада

Он был весной своей
В земле обетованной
И много славных дней
Провел в тревоге бранной.

Там ветку от святой

Оливы оторвал он;
На шлем железный свой
Ту ветку навязал он.

С неверным он врагом,

Нося ту ветку, бился
И с нею в отчий дом
Прославлен возвратился.

Ту ветку посадил

Сам в землю он родную
И часто приносил
Ей воду ключевую.

Он стал старик седой,

И сила мышц пропала;
Из ветки молодой
Олива древом стала.

Под нею часто он

Сидит, уединенный,
В невыразимый сон
Душою погруженный.

Над ним, как друг, стоит,

Обняв его седины,
И ветвями шумит
Олива Палестины;

И, внемля ей во сне,

Вздыхает он глубоко
О славной старине
И о земле далекой.

1832

Петр Вяземский 1792–1878

«Жизнь наша в старости – изношенный халат…»

Жизнь наша в старости – изношенный халат:
И совестно носить его, и жаль оставить;
Мы с ним давно сжились, давно как с братом брат;
Нельзя нас починить и заново исправить.

Как мы состарились, состарился и он;

В лохмотьях наша жизнь, и он в лохмотьях тоже,
Чернилами он весь расписан, окроплен,
Но эти пятна нам узоров всех дороже;

В них отпрыски пера, которому во дни

Мы светлой радости иль облачной печали
Свои все помыслы, все таинства свои,
Всю исповедь, всю быль свою передавали.

На жизни также есть минувшего следы:

Записаны на ней и жалобы, и пени,
И на нее легла тень скорби и беды,
Но прелесть грустная таится в этой тени.

В ней есть предания, в ней отзыв, нам родной,

Сердечной памятью еще живет в утрате,
И утро свежее, и полдня блеск и зной
Припоминаем мы и при дневном закате.

Еще люблю подчас жизнь старую свою

С ее ущербами и грустным поворотом,
И, как боец свой плащ, простреленный в бою,
Я холю свой халат с любовью и почетом.

Между 1874 и 1877

«“Такой-то умер”. Что ж? Он жил да был и умер…»

Что выехал в Ростов.

Дмитриев