Телеграмма

Как бы сквозь сон до меня доносился голос старика, продолжавшего размахивать метлой. Но я уже сидел в автомашине. Открытый верх. Слева от меня Синта и Роза. На заднем сиденье матушка и покойный отец. Перед нами на мотоцикле кто-то из родственников, а сзади моя сводная сестра и все ее семейство. Мы направляемся в Бедегул. Вылазки на природу, отдых, развлечения — все это для наших горожан редкость. Зато жители деревень каждый праздник наводняют город, приезжая на автобусах и в наемных грузовиках под красно-белыми флагами^[23], чтобы посмотреть индийский фильм. Мы с насмешкой называем их деревенщиной. Но им, оказывается, и деньги, и родственные связи приносят больше удовольствия, чем нам, обитателям балийских городов, пребывающим в затхлой неподвижности.

—      И вот моя жена меня же обвиняет — я, мол, отнял у нее вещи... — продолжал свою историю старик. Но я уже находился в толпе людей, несущих деревянный, в виде коровы саркофаг отца. Похоронный обряд был очень скромным. Почти целый день мы жгли труп, пропитанный формалином, на резине от автомобильных покрышек. Прежде чем предать отца в руки бога Агни^[24], я погладил его голову. Потом я слышал, как в пламени лопнул череп.

Мы собрали пепел и то, что осталось от костей. Сестра моя визжала и ругалась — якобы потому, что мы нарушили завещание отца: не сжигать его сразу, а похоронить сначала на кладбище. Но я знал, что этот крик — компенсация за то, что произошло задолго до того. Мы едва не сцепились у постели больного отца, когда он был еще далек от смерти. Она требовала денег, чтобы завести собственное дело, а отец не хотел ей ничего обещать. Она потребовала немедленно поделить наследство. «Отец обязан дать детям средства к жизни!» — громко кричала она. Я запер дверь. Она ломилась в нее снаружи. Матушка плакала, обнимая отца. Я от гнева и стыда не мог вымолвить ни слова. Именно тогда и решил про себя, что не буду иметь с ней никаких отношений. У меня в этом доме есть только отец и мать, а до остальных мне дела нет», — сказал я ей.

Послышался отдаленный вой сирены. Старик перестал рассказывать. Я очнулся от своих раздумий. В этот момент погас свет. На улице загудела пожарная машина.

—      Горит! — крикнул старик.

Оба репортера, яростно барабанившие по клавишам, вскочили со своих мест и помчались на пожар. Горело недалеко, в районе Планет. Я тоже вскочил и понесся вниз. Но у входной двери вдруг задумался. Вспомнил, что я болен, и решил не ходить. Опять поднялся наверх. Мелькнула мысль о Нурме. Только мелькнула, на одно мгновенье. Ей наверняка пометут другие, там много желающих.

Потом я увидел Розу. Она махала мне рукой. Вспомнил о каких-то текущих делах. Но времени на них не было: я еще не закончил cover-story. Вдруг почувствовал, как кто-то погладил меня по руке.

—      Пак!..

Старик уже кончил подметать. Его глаза глядели на меня с жалостью. — Горит, пак!

—      Где?

—      В газовой горелке.

—      Где?

Он засмеялся.

—      В горелке. А не будет гореть, так и воду не подогреем. Если хотите сейчас помыться — вода готова. А может, вам кофе сварить?

Я не отвечал. Старика, видно, иногда подмывало пошутить. Все же он заметил, что я не склонен к разговорам. Чтобы загладить свой промах, он вытащил сигареты.

—      Хотите?

Я отказался. Старик пошел вниз. Я снова остался один.

VIII

Казалось, что я вступил в царство мертвых. Свет выключили, человечество погрузилось в сон. Только во мне одном еще теплилась жизнь. Ветер метался в вентиляционных скважинах под потолком, трепал календарь на соседнем столе. Затылок точно разогревался на медленном огне.

Мысль о том, что завтра на этом столе найдут мой окоченевший труп, была невыносима. Я стал молиться. Мне хотелось жить. Я дал обет, что, если моей жизни будет дозволено продлиться, я не раз на деле докажу свое смирение. По крайней мере не стану портить жизнь другим. Я сделаюсь примерным членом своего семейства, общества и буду блюсти благочиние в родительском доме.

Я отправился в туалет. Надо было постараться пропотеть. Но получасовые усилия ни к чему не привели. Я встал, вглядываясь в темноту. Помочил голову водой из-под крана. Потом вышел на улицу через парадный вход. Интересно, который час? Улица совершенно пустынна. Лишь одна или две машины пронеслись мимо. Все кругом точно в ужасе приросло к своим местам.