Телемак

– Как ты мне жалок! – отвечал ему Ментор. – Страсть твоя дошла до того, что ты уже не чувствуешь ее. Спокоен – а просишь смерти! Смеешь говорить, что ты не раб любви – а не можешь оторваться от любимой нимфы! Видишь и слышишь одну Эвхарису, слеп и глух ко всему прочему, в горячке, в исступлении говоришь: я не болен. Ослепленный Телемак! Ты готов был пожертвовать Пенелопой, воздыхающей о своем сыне, Улиссом, который возвратится в отечество, достоянием своим, царством, славой, высоким жребием предвозвещенным тебе свыше столь дивной благостью, – жертвовал всем для позорной жизни в объятиях Эвхарисы. Говори после всего этого, что ты не влюблен и спокоен. Отчего же твое отчаянье? Отчего ты просишь смерти? Что побудило тебя описывать с таким жаром свое странствование? Не обвиняю тебя в злом намерении, – оплакиваю твое ослепление. Беги, Телемак! Беги! Любовь побеждается бегством. Истинное мужество против такого врага – быть непрестанно на страже и искать спасения в бегстве, но в бегстве с непоколебимой решительностью, так, чтобы не дать себе времени и оглянуться назад ни на одно мгновение ока. Ты не забыл попечений моих о тебе с самого младенчества и опасностей, в которых советы мои всегда показывали тебе дорогу к спасению. Верь мне, или расстанемся. О! Если бы ты измерил всю мою горесть о твоей гибели, к которой сам ты стремишься! Если бы ты исчислил терзания, с которыми я был принужденно безмолвным зрителем твоих действий! Мать твоя не столько страдала в болезнях рождения. Я молчал, пожирал горесть, подавлял воздыхания, ожидая, не обратишься ли ты к своему другу. О! Сын мой! Любезный сын! Утешь мое сокрушенное сердце, возврати мне то, что для меня драгоценнее жизни, возврати мне погибшего Телемака, возвратись к самому себе. Если мудрость превозможет в тебе любовь, я буду жив и буду счастлив. Но если ты, не внемля мудрости, поработишься любви, Ментор не переживет такого удара.

Такон говорил, приближаясь между тем к берегу. Телемак, слабый духом, не мог еще сам за ним следовать, но, ведомый, имел уже силу не сопротивляться. Минерва во образе Ментора, приосенив его невидимо эгидом и облистав лучом божественного света, возбудила в нем мужество, уснувшее со времени пребывания его у Калипсо. Наконец они достигли утесистого мыса, наверху скалы, в которую вечно плещут понурые волны, и сверху стремнины глазами искали корабль, сооруженный Ментором, но увидели иное печальное зрелище.

Любовь, терзаясь мыслию, что старец безвестный не только сам бесчувственно отражал все ее стрелы, но и юную жертву исторгал из ее сети, зарыдала с досады и полетела к Калипсо, которая тогда уединенно скиталась по мрачным дубравам. Калипсо встретила ее горестным стоном, почувствовала, что любовь раскрывала все язвы ее сердца.

– Ты богиня, – сказала ей предательница, – и не можешь победить слабого смертного, своего пленника? Кто предписал тебе закон отпустить его от себя с острова?

– Несчастная любовь! – отвечала Калипсо. – Давай другим, а не мне свои пагубные советы. Ты возмутила райскую тишину моей жизни, ввергнула меня в бездну страданий. Все совершилось! Я поклялась водами Стикса отпустить Телемака. Сам Юпитер, отец богов всемогущий, не дерзнул бы нарушить страшной клятвы. Телемак оставляет, оставь мой остров и ты, убийственный младенец! Не он, ты погубила меня.

Любовь, отирая слезы, улыбнулась с лукавою злостью.

– Преграда подлинно важная! – сказала она Калипсо. – Но я все устрою. Не преступай ты своей клятвы, не удерживай Телемака. Мы, я и нимфы твои, не клялись водами Стикса дать свободу нашему пленнику. Нимфам я вдохну мысль обратить в пепел корабль, построенный Ментором с такой поспешностью. Он напрасно трудился, перехитрим его, и он, и Телемак поневоле останутся в твоей власти.

Со звуком лукавых слов надежда и радость снова вкрались в глубину сердца несчастной Калипсо. Как прохладный зефир тихим веянием на берегу светлого источника живит унылое стадо, от зноя истлевающее, так они усладили ее отчаяние. Лицо ее развеселилось, глаза прояснились, и налегшая на сердце черная грусть отступила на краткий час от своей жертвы. Она остановилась, рассмеялась, прилелеяла резвую любовь и тем самым приготовила себе новые скорби.

Восплескав об успехе коварного замысла, любовь обращается к нимфам, которые тогда в рассеянии переходили с горы на гору, как стадо овец, разогнанное волками далеко от стража; она собирает их, говорит им:

– Телемак еще в ваших руках: корабль ждет его, бегущего. Спешите! Предайте огню работу дерзкого Ментора.

Вмиг они зажгли факелы, ринулись, мчатся, скрежещут, трясут, как вакханки, растрепанными волосами; далеко несется вопль их по воздуху. И пламя вьется, объемлет корабль. Не стало его, он весь был покрыт смолой. Столбом крутится огонь в облаке дыма.

Телемак и Ментор с высоты скалы видят пламя, слышат вопли. Телемак поколебался, едва мог воздержать в себе тайную радость: рана сердца его не исцелилась, и страсть его была подобна огню, не вовсе потухшему и по временам сверкающему из-под пепла яркими искрами.