Телестерион [Сборник сюит]

А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Нет, нет, я чувствовала его руки и плечи.

Н и к о л а й (приподнимаясь вместе с женой). Аликс, нет, право, это ни на что не похоже. Почему вы молитесь не Господу Богу, а мужику? Да и странно обращаетесь к нему. "Бесценный друг мой!" Это Ольга. "Дорогой и верный друг мой!" Это Татьяна. "Милый мой друг!" Это Анастасия. Не могу поверить. Принцессы! Императрица! Да, наконец, просто мать, да, хорошая мать, как она додумалась приучить детей к такого рода обращениям?

А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Я только хотела, чтобы дети прикоснулись к благодати Божьей, что исходит от нашего друга.

Н и к о л а й. И почему "наш друг"? Это же звучит двусмысленно для всякого постороннего слуха. Можно подумать, ты сходишь с ума. Ну, называй его по-русски "старец". Это понятно всем.

А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Он же не стар, а в такой силе, что недаром на него клевещут. Но всякий, кто приходит с клеветой на него, выдает прежде всего себя с головой, свою нелюбовь к нам, либо тайную недоброжелательность. Распутин свят, поэтому всех выводит на чистую воду.

Н и к о л а й. И матушку, и сестру твою. Кто же нас любит, кроме них, бескорыстно?

А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Он! Только он! Даже ты не любишь меня так, как он. Он исцеляет маленького не дубовой корой, а своею любовью, как Бог.

Н и к о л а й. Аликс, ты не в себе. Я сейчас позову Аннушку.

А л е к с а н д р а Ф е д о р о в н а. Лучше позвони ему. Где он? Пошли телеграмму. Пусть помолится за нас.

Н и к о л а й. Хорошо. Уф! (Уходит.)

11

Дача Серова на берегу Финского залива в Ино. На втором этаже мастерская с окнами в сторону моря, с балконом. На стене афиша с изображением балерины в воздушном полете. Слышны иногда голоса детей. Входит Серов в приподнятом настроении.

                С е р о в
Мне кажется, я только что вернулся
Из Греции; жара и море в дымке
Жемчужной, сизо-голубой, — нет, там
Все резче, чище, ярче, как весной…
Иль краски юга проступают в небе
И в водах серых северного края,
Как живопись эпохи Возрожденья
Преображала мир вокруг, и зренье
Столь чутко к красоте и форм, и красок
Природы и искусства, что творить,
Как будто нет уж сил, одна отрада
Бродить беспечно, ехать в экипаже —
С душистой розой, забывая все,
Вне времени, вне жизни современной,
Ведь там нет дела до нее, как здесь,
Где сердце отзывается, как эхо,
На всякий звук, мучительный иль чистый, —
Все больно, да куда же с ним и деться.
       (Выходит на балкон

.)Акрополь, Парфенон — совсем иное
Увидеть наяву. Какое счастье!
Хотя в обломках, красота нетленна,
И будто не прошли тысячелетья
В жестоких распрях, в войнах бесконечных, —
Все стало прахом, кроме красоты.
И тут известье о разгоне Думы,
Второй уже, и весь кошмар российский
Вновь втиснут в грудь.

Входит Ольга Федоровна.

     О л ь г а  Ф е д о р о в н а
                                          Уединившись,
Разговорился сам с собой, молчун?

                С е р о в
Немой и то мычит о чем-то в ярости.

      О л ь г а  Ф е д о р о в н а
Да нет, ты не молчун, я знаю. Как же,
С Коровиным — его заговоришь…

                С е р о в
С Шаляпиным — его перепою…

      О л ь г а  Ф е д о р о в н а
Но первым и о пустяках — такое
Все замечают за тобой впервые.
Ты весел, хорошо; успех огромный
На Римской выставке и в Лондоне, —
Прекрасно!

                 С е р о в
                      Можно подбочениться?

      О л ь г а  Ф е д о р о в н а
Когда бы слава голову кружила
Тебе хоть чуточку, пожалуй, можно,
Но ты суров и именно с собой.

                 С е р о в
Присядь же, отдохни. В веселый праздник
Ты наши будни превратила ныне.