Телевидение

В комнату, где солдаты небрежно насиловали голых детей на длинных столах, очень похожих на столы для вскрытия. Некоторые дети плакали и дрожали от шока, а другие просто лежали с вытаращенными глазами и открытым ртом.

"Уходи отсюда! Прочь!"

Фартинг закричал на себя, и, слава богу, его разум повиновался; его ужас пронзил его через другую толстую каменную стену.

Но облегчение было недолгим. Следующая комната оказалась источником безумных женских криков, которые он слышал ранее.

Он взглянул и снова приказал себе уходить прочь отсюда, но на этот раз не смог.

Он просто висел там, как пар, в воздухе, пока что-то непонятное заставляло его смотреть...

Обнажённая темноволосая женщина лежала, растянувшись на каменном полу, её запястья и лодыжки были скованы кандалами. Несколько солдат смотрели вниз, улыбаясь, у некоторых были выпуклости в промежности. Но один солдат встал на колени рядом с женщиной, и...

ЧИК! ЧИК! ЧИК!

Отрезал ей нос чем-то вроде ножниц по металлу, затем оба уха. Большинство её пальцев на руках и ногах уже были отрезаны. Стоящий на коленях солдат кивнул, затем вытянул каждый сосок указательным и большим пальцами и...

ЧИК! ЧИК! ЧИК!

Из горла женщины вырвались крики, больше похожие на заклинившие шестерёнки в машине. Она вздрогнула, дёрнувшись в своих кандалах с повторяющимся безумным лязгом, её спина выгнулась дугой, белки её глаз теперь полностью покраснели.

Затем солдат поднял глаза, пробормотал что-то на своём родном языке, после чего остальные солдаты разошлись. Один вернулся, не имея ничего более ужасающего, чем зелёный резиновый садовый шланг. Но затем в поле зрения неуклюже вошли ещё двое солдат, оба в тяжёлых асбестовых перчатках, каждый с ручкой дымящегося стального котла. Фартинг смог заглянуть в котёл, и то, что он увидел, было чем-то вроде расплавленного зелёного пластика, медленно пузырящегося. Котёл, должно быть, вмещал десять галлонов, может быть, двадцать. Фартинг даже уловил этот безошибочный запах расплавленного пластика. Драматической прелюдии не было. Двое солдат без дальнейших пауз вылили дымящееся содержимое котла на женщину, покрывая её от шеи до паха. Не было смысла описывать ни её крики, ни её физические конвульсии, когда пузырьки пластика шипели на её самой чувствительной коже. Котёл отодвинули; стоявший на коленях солдат встал и отступил назад, затем кивнул солдату со шлангом.

Огромные клубы пара поднялись, как грибы, когда один из солдат открыл кран шланга и залил пластик на женщине холодной водой. Этот процесс продолжался в течение нескольких минут, пока не было достоверно, что горячий пластик теперь достаточно остыл и затвердел.

Женщина каким-то образом осталась жива, глаза у неё были безумные, рот то открывался, то закрывался, но криков больше не было.

Раздался ещё один приказ, затем четверо солдат наклонились, просунули пальцы под оболочку из закалённого пластика и тут же сорвали эту оболочку вместе с кожей женщины. Звук этого едва не стоил Фартингу его разума...

Однако тотчас же тон искажающей сознание жестокости был прерван простым звуком одного человека, медленно хлопающего в ладоши.

По комнате шёл мужчина, только что ставший свидетелем пыток. Фартинг узнал этого человека: это был давно умерший Саддам Хусейн.

* * *

Фартинг проснулся запыхавшимся, как человек, едва сбежавший от убийц. Он рывком выпрямился на пляжной скамейке и встревожился ещё больше, когда понял, что наступила ночь и прилив дополз почти до променада.

"Чёрт побери", - простонал он про себя, вставая со скамейки.

Он колебался мгновение.

"Я съел хот-доги этого парня, а потом заснул, и мне приснились самые страшные сны в моей жизни. Добро пожаловать в грёбаную Англию!"

Теперь за его спиной дощатый настил был освещён; были слышны звуки игр. Люди играли в бросок кольца, стрельбу из водяного пистолета, автодром и тому подобное. Фартинг заметил, что колесо обозрения вращается и горит. Вокруг слонялись разные люди, смеясь, перекусывая, веселясь, но вместо этого Фартинг чувствовал себя мрачным.

Мигающие огни в пабе "СМОЧИ СВОЮ ГЛОТКУ", казалось, соблазнили его - холодное пиво сейчас было бы кстати, - но он заставил себя уйти и вернуться на пляж; он давно понял, что теорема о лечении похмелья очередной порцией выпивки - это миф.

Его мучили обрывки его ужасных снов; его плечи сгорбились, когда он шёл, как будто он в любой момент ожидал, что на него набросится неизвестное существо. Дальше по пляжу и вдали от ярко освещённой набережной он чувствовал себя параноиком, чувствовал, что за ним наблюдают; на самом деле, он продолжал напрягать зрение, задаваясь вопросом, был ли тот одинокий ходячий, которого он видел раньше, всё ещё здесь, но было слишком темно, чтобы что-то сказать, и, по сути, нелепо думать об этом. Лунный свет мерцал на море слева от него, и больше ничего.