Tell me "I know" (СИ)

    И именно за это знание и безотчетное стремление я ненавижу себя. Я монстр, изуродованный магией. Все мы. Нам нельзя жить… но мы будем, чтобы изменить то, что еще можно изменить.

    Я успокаиваюсь, слушая твое дыхание. Ты так умиротворен, словно все беды Тедаса минуют тебя стороной. И мне до боли хочется в это верить.

    Я никогда не спрашивал тебя о прошлом, как и ты меня. Я никогда не спрашивал или почти не спрашивал о прошлом никого из тех шестерых, что стали моими спутниками тут, в Киркволле, Городе Цепей. Хотя знаю о вас много… очень много, пусть и не все. Иногда даже больше, чем вы сами о себе знаете. Здесь, в этой забытой Создателем глуши, выяснить это было не слишком сложно.

   Здесь, в Городе Рабов. Какая ирония…

   Только вот вам кое-что обо мне неизвестно – вы не знаете, что я маг. Знала мать – но она умерла, и ее пепел серебряным снегом осыпался в воду Недремлющего моря… знала сестра – но и она умерла тоже, найдя приют в величественных чертогах древнего тейга, в неделе пути под землей…знали брат и отец – но их тела так и остались непогребенными где-то там, в прошлой жизни, на развалинах Лотеринга… Знает мой Хозяин… и вот он еще жив. Не только у Фенриса есть вендетта… но вы не знакомы с моей.

    Да, именно так. Я знаю, что такое рабство. Но о том, что я знаю, неизвестно больше никому – я никого не пускал в душу. Ни тебя, ни его… Может, зря? Я – старший из детей своего рода. Меня, как наследника, отправляли учиться. В Тевинтер. Меня – мага. Возможно, мы с Фенрисом вместе отскребали полы в чьем-нибудь особняке, если, конечно, его хозяин, Данариус, давал мальчика в аренду. Я не помню его… но я вообще мало что помню из тех первых двенадцати лет, когда меня еще выпускали в свет. Кроме, может, боли, слез, крови и регулярных порок по вечерам после тяжелой работы. Ах да – и еще – лиловый шелк. Ненавижу. То, от чего я готов полыхнуть дарованной мне в том рабстве силой, как ты при виде Храмовников.

    Огонь в камине давно потух, а Орана еще не разожгла его. Лишь подернутые пеплом темно-алые угли против воли будят воспоминания.

    Пронзительно лиловый. Цвет моей ярости и моей боли. Чужая кровь. Осцивас считал, что это красиво – вести за собой на поводке обнаженного юношу, чьи вены светятся под кожей тем же цветом, что и его мантия, идеально с ней гармонируя. Баз-саирабаз… жестокая пародия на кунарийские нравы…

    Слишком много тайн. Каждая из них – звено цепи. Моей, твоей, его, Духа… неважно.

    На рассвете кровь вновь вскипает в жилах, подчиняясь велению восстающего солнца, и привычная магическая боль снова возвращается, вгрызаясь в плоть лиловыми клыками. Я знаю, что сейчас моя кожа начинает едва заметно светиться. А потому встаю, медленно сняв руку с твоей груди, чувствуя легкое сожаление от того, что приходится вот так уходить каждое утро. В сумерках этот мереющий свет слишком заметен. Днем – не страшно, на солнце его не видно, а под землей она не желает проявлять себя так же, как на поверхности.

    Ты что-то бурчишь, и сердце щемит от нежности, когда ты закутываешься в сползшее одеяло. Тебе тоже не хватает тепла. Прости, что вот так ухожу. Я так хочу, чтобы у меня не было такой необходимости… но первый из вариантов все исправить – удалить новую… или, быть может, уже слишком старую… кровь – невозможен, а второй – рассказать – опасен… и опасен.

    Два года тишины… Я медленно потягиваюсь, заставляя мышцы проснуться. Неожиданно вспоминается совсем другое – знаешь, было даже забавно наблюдать, как Фенрис изучал кровавые потеки на моих руках после самой первой нашей совместной схватки. И гадал, почему она не алая, а темно-бордовая с лиловым отблеском. Потом перевел взгляд на мое лицо, разглядывая поблекшие за десятилетия татуировки валласлина, след самых первых экспериментов Хозяина, и поинтересовался, нет ли в предках эльфа. Я тогда лишь пожал плечами. Вслух я этого не произнесу, но предок-эльф у меня лишь один – Гараэль, Победитель Андорала, Гаситель Четвертого Мора… и отметился он в нашей крови целых четыреста лет назад – слишком давно, чтобы это сказалось на внешности. Но Фенрис расценил это по-своему и решил, что мой отец – квартерон… При всем его уме… при всей его прозорливости и подозрительности… это было так мило-наивно. Все поверили. Тем более, я сознательно использую эльфийскую, южнодолийскую, если точнее, технику боя… и он это тоже знает.

    Я слежу, как медленно выплывает из-за едва видимых на горизонте пиков гор палящее солнце. Каждый луч – напоминание. Каждый вдох – сожаление.

    Ухо улавливает едва слышные шаги за спиной.

  - Ты рано встал.   - Как обычно. Привычки не вытравишь… – каждый о своем, но мы понимаем друг друга – это главное. Ты утягиваешь меня обратно в сумрак древних стен поместья Амеллов, и я, не сопротивляясь, иду за тобой. Ты настойчив… Это так… правильно.