Теллурия

Трое сошедших обернулись. Громадный, восемь с половиной метров в холке, гнедой конь Дунай с коротко подстриженной гривой, в корень обрезанным хвостом и мощными косматыми ножищами, переминающийся на месте, фыркнул и тряхнул своей головой размером с семиместный автомобиль. Салон, в котором ехала бригада, крепился у коня на спине и занимал вместе с походной кухней, багажным отделением и каютой охраны всю эту просторную спину, а на средостении могучей шеи у тулова лепился облучок с накидным верхом, на котором восседал большой по кличке Дубец. Он держал в своих ручищах повод. По сравнению с конем трехметроворостый Дубец выглядел лилипутом.

— Весна гнедка тревожит, — кивнул на коня Арнольд Константинович, доставая портсигар.

— И вновь забьется ретиво-о-ое! — пропел тенором Микиток.

— Бейся не бейся, а кобылы здесь Дунаю ни хрена не сыскать… — оглядываясь, Лаэрт сплюнул на траву.

Словно поняв эту фразу, конь ударил в землю копытом. Земля загудела. Из бурьяна поднялась тетерка и с хлопаньем полетела в лес. Конь мотнул головой, заставив грозно зазвенеть стальные кольца узды, оскалил желтые зубы и громоподобно заржал.

— Пр-р-р-ру!! — выкрикнул Дубец утробно, с угрожающим подвыванием и привычно схватился за внушительного размера кнутовище, пристроенное в чехле у облучка.

Дунай шумно выдохнул ноздрями и беззвучно оскалился, словно смеясь над лилипутом-форейтором.

По успокоившейся лестнице спустились остальные члены бригады, затем — с коробами — Антоний и повар Ду Чжуань.

— Расчистить полянку, — негромко распорядился бригадир.

Один из охранников подбежал, выхватил лучевой резак, присел на колено и тремя ловкими круговыми движениями с треском скосил бурьян на необходимой для бивуака площади. В бригаде Витте все охранники были клонами, абсолютно похожими друг на друга: высокие, широкоплечие, бритоголовые, облаченные в комбинезоны-хамелеоны, упакованные самыми совершенными орудиями выявления, распознавания и уничтожения врага.

Охранник стал было собирать срезанную им траву в охапку, но Иван Ильич остановил его легким пинком:

— Нет, нет, любезный, оставь. На сенце, на сенце поваляться надобно!

Охранник бросил охапку и отошел на свое место.

Антоний и повар расстелили на срезанной траве несколько тонких цветастых ковров, побросали на них подушки, опустились на колени и принялись вынимать из коробов все необходимое для чаепития, включая конфеты, варенье и восточные сладости.

— Ах, хорошо чертовски! — толстый Иван Ильич повалился на подушки, улегся на бок, подпирая рукой свою большую, круглую голову с широким, красивым лбом и трясущимися розовыми щеками. — Чудесная идея, бригадир! А то эти качания, колебания, потеря точки опоры… О! Послушайте, господа! Какой мне нынче сон приснился!

— Явно что-нибудь про юных армянских мурзиков, — подмигнул мормолоновым веком Лаэрт, ловко садясь на ковер по-турецки.

— Нет, нет! — махнул на него рукой Иван Ильич. — Мне приснилось, что я лечу в самолете!

Все рассмеялись.

— Прекрасный сон, Иван Ильич, — Витте опустился на ковер. — И куда же вы летели?

— В Ереван, — подсказал Лаэрт, громко подмигивая.

— Да какой, к черту, Ереван… нет, я летел в эту… в Аргентину, причем летел с саквояжем, набитым… угадайте чем?

— Гвоздями?

— Это снится частенько, но не сегодня. Нет! Саквояж с умницами, причем с сушеными! Их специально подсушили, чтобы они заняли поменьше места, а по прибытии я должен их опустить в специальный умный рассол, чтобы они, так сказать, разбухли и стали обычного размера.

— Как армянская брынза… — усмехнулся Лаэрт.

Иван Ильич увесисто шлепнул его тяжелой рукой по чешуйчатому колену:

— Эй! Амиго! Далась вам эта Армения! Да, я забил там пару кривых гвоздей, но это не повод третировать меня, черт побери!

— Лаэрт, вы однообразны в своих подколках, — заметил присевший на подушку с папиросой в зубах Арнольд Константинович.

— Я просто шучу, господа! — развел Лаэрт разноцветными руками.

— Зло шутите, — заметил Латиф. — Наша профессия нуждается в деликатности.

— И что же, положили вы умниц в рассол? — спросил Микиток, стоя в распахнутом плаще и с наслаждением вдыхая весенний воздух.

— До этого не дошло, а жаль! — Иван Ильич лег навзничь, зевнул: — Оа-а-а… весенняя слабость. Антош, ты чайку пободрей завари, а то как суслики проспим всю дорогу.

— Я могу заварить Железную Богиню, если вы не против, — ответил Антоний.

— Никто не против, — ответил бригадир.

Подошел Серж с ржавым мастерком в руке, молча показал его.

— Еб твою бодэгу бэй… — затрещал бровями Лаэрт.

— Мастерок! — взялся за пенсне Иван Ильич.

— Какая прелесть! — всплеснул руками Микиток, подходя.

— Орудие производства, — кивнул Серж круглой головой. — Там и другое валяется. Колесо от полиспаса, леса…

— Артефакты великого недостроя. — Бригадир взял у Сержа мастерок, посмотрел, бросил за спину. — Здесь работали зэки. Самый безнадежный участок в европейской части стены, по словам моего покойного дедушки.

— Боже мой! Работали день и ночь, страдали, недосыпали, не-до-е-дали! — качал кудрявой головой Микиток. — И ради чего?