Теллурия

— Ради великой России, — попыхивал папиросой Арнольд Константинович. — Последняя имперская иллюзия.

— Это когда эти… как их… опричники? — спросил Серж.

— Юноша, вы даже слов таких не знаете!

— Зачем ему? Серж не из Московии, — зевнул Лаэрт. — У них в Байкальской Республике демократия.

— Уж извините! — Серж с улыбкой уселся на ковре.

— М-да, Великая Русская стена так и не была построена. — Иван Ильич смотрел в небо, лежа на спине. — Но идея была.

— Вполне себе утопическая, — пробормотал Арнольд Константинович, щурясь в небо.

— Почему же не построили? — спросил Серж. — Кирпичей не хватило?

— Кирпичи разворовали, — пояснил Арнольд Константинович.

— Как это все-таки прискорбно, как нелепо! — всплеснул руками Микиток, глядя на стену. — Работали миллионы людей, трудились, надрывались, чтобы воплотить нечто возвышенное, прекрасное…

— Великая идея по возрождению российской империи разбилась о кирпичи, — потягиваясь, произнес Иван Ильич с явным удовольствием. — Послушайте, господа, а чаю нам дадут когда-нибудь?

— Уже готовится, — доложил Антоний.

Бригадный повар Ду Чжуань ловко наполнял и опрокидывал фарфоровые чашечки на лакированной прорезанной чайной доске.

Конь Дунай, стоявший неподвижно, вдруг выпустил газы. Это было равносильно пробному запуску дряхлого, но некогда мощного реактивного двигателя. Бригада за вторую неделю путешествия на Запад уже привыкла к своему коню и его залпам. Это именовалось «воздушный парад в Таганроге». Дубец, что-то жующий, сидя на облучке, после лошадиного ветропускания зашевелился, развернул веревочную лестницу и, дожевывая, проворно спустился на землю. Раскачиваясь, отмахивая почти до земли своими длинными ямщицкими ручищами, он подошел к бригаде, снял кепку и поклонился в пояс.

— Чего тебе, могатырь? — спросил Витте.

— Барин, надо б конька подкормить, — проревел Дубец.

— Подкорми, пока мы чай пьем.

— Часок бы ему, барин.

— Хоть часок. Мы не торопимся.

— Благодарствуйте, барин.

Большой поклонился, пошел к коню. Легко вскарабкавшись наверх, сбросил вниз колоб живородящего сена, спустился сам, прыснул на колоб спреем. Колоб стал пухнуть и вскоре стал копной. Дунай поднял уши, потянулся к копне. Дубец подпрыгнул, схватил Дуная за уздечку, крякнул и с явным усилием вытащил увесистые удила из оскалившейся пасти битюга. Тот же мотнул головой так, что Дубец отлетел и повалился в бурьян. Не обращая на конюха внимания, конь, захватив губами добрую охапку сена, стал жевать, издавая звук древних жерновов. Поднявшись без всякой обиды, Дубец отряхнулся, шлепнул коня по губе, отошел в лес, спустил штаны и присел между молодыми дубками.

— Что-то он все сеном да сеном кормит. — Латиф щурился на громко жующего коня.

— Овес дорог, — пояснил Арнольд Константинович. — В Белой Руси особенно. Неурожай второй год.

— У них все дорого. Европейцы, бля. — Лаэрт протянул ладонь, и Ду Чжуань поставил на нее чашечку с чаем.

— Merci bien, — буркнул Лаэрт.

Иван Ильич, лежа, протянул руку. Повар поставил на ладонь чашечку.

— Сесе ни, — поблагодарил его Иван Ильич и заговорил по-китайски: — Ду Чжуань, ты знаешь, что твое имя заставляет вспомнить известного ловеласа Дон Жуана?

— Знаю, господин, — невозмутимо ответил Ду Чжуань, наполняя и подавая чашечки с чаем. — Мне не раз говорили об этом.

— Как же ты относишься к женщинам?

— В молодости я предпочитал мужчин.

— У тебя есть друг?

— Нет, господин.

— Почему?

— Есть китайская поговорка: если хочешь хлопот на один день — позови гостей, если хочешь хлопот на всю жизнь — заведи любовника.

— Она не токмо китайская! — рассмеялся Лаэрт.

— Значит, мужчины тебя больше не интересуют?

— Только как едоки приготовленной мною пищи.

— Ты волевой человек, Ду Чжуань. — Иван Ильич громко отхлебнул чаю.

— Это не воля, а чистый расчет, — заговорил Арнольд Константинович на своем плохом китайском. — Деньги важнее удовольствия?

Ду Чжуань промолчал.

— Деньги и удовольствие — синонимы, — ответил за него бригадир на своем блестящем южном китайском. — Профессия и удовольствие — тоже.

— Не согласен, — качнул головой Арнольд Константинович.

— Наша профессия — это и деньги и удовольствие, — произнес Латиф на старомодном мандаринском.

— И крутая ответственность, — добавил Серж на молодежном пекинском.

— А уж ответственность — это высшее из удовольствий. — Иван Ильич протянул опустошенную чашечку повару. — Хорош чаек.

— Прекрасно, прекрасно! — стонал Микиток, смакуя напиток. — Чай на природе, боже мой, как это чудесно, как хорошо для желудка, для души…

— Кстати, о душе, — глянул на часы бригадир. — Нам нужно убить час, пока Дунай насытится.

— Прогулка отменяется. — Лаэрт угрюмо проводил взглядом Дубца, с хрустом возвращающегося из леса. — Тут все позаросло, не продерешься.

— Можно просто поспать на воздухе, отдаться зефиру, увидеть прекрасные сны, — томно полуприкрыл глаза Микиток.

— После Железной Богини сон проблематичен, — отозвался Арнольд Константинович.

— Можно сыграть в торку, — предложил Серж.

— Времени не хватит, — возразил Витте.

— Тогда — в слепого дурака?

— Скучно.