Тельняшка под рясою

— А ты сомневаешься? Говоришь, что всё видела, всё знаешь. Тогда скажи, в каком году наши союзнички открыли Второй фронт?

— Летом сорок четвёртого…

— То-то и оно, что летом сорок четвёртого, на исходе войны! Поняли, что победа за нами, вот и подсуетились. Техникой, провиантом, горючим, боеприпасами помогали, никто не отрицает. Но без этого, на худой конец, мы бы обошлись. Нужна была боевая помощь — огнём, живой силой, а вот её-то в самые тяжёлые для нас времена и не было. «Тащи, русский Ваня, всё на себе, — посмеивались они со стороны, — а победный пирог делить мы поспеем!» Уж если кто и помог нам бить фашистов в Прибалтике, так это французские лётчики истребительного полка «Нормандия-Неман». А в общем-то… Чужими руками всегда сподручнее жар загребать.

— Сдаётся мне, что союзники ваши вас же и боялись. Идеи вашей навязчивой, сатанинской боялись. И как могли, старались, чтобы она не одурманила всю Европу. Не согласен?

— С этим, Безносая, трудно не согласиться. Сегодня снова в поте лица кто-то пытается найти очередную заумную национальную идею для России. Чудаки! Зачем её искать, когда она лежит у всех на виду? Затоптанная, осмеянная, преданная и проданная, но по-прежнему святая, такая же святая, как у всех уважающих себя народов, проживающих на нашей бренной Земле. Это любовь к Отчизне! Огради её от поругания, омой покаянными слезами, подними на щит… И не надо нам больше никаких идей! Вот поэтому, Безносая, умирая, я хочу верить, что наши потомки будут любить Россию — Родину свою. Любить крепко и беззаветно, как можно любить только мать. Любить её такой, какая она есть, не смаковать хулой, изрыгаемой на неё недругами, помеченными Богом каиновой печатью. Пусть тешутся кликуши — на чужой роток не накинешь платок. Отечество, как и родителей, не выбирают. Отечество не предают, не унижают, не корят, не выискивают в нём изъяны, а оберегают его от скорбей и напастей умом своим, а если надо, то и силой по Божиему благословению. Ради этого всё можно было стерпеть от Жизни, понять и простить её крутой характер. Всем сердцем простить. Ведь Жизнь — это счастье. А если ещё с Богом в душе — так вдвойне счастье! И как приятно чувствовать рядом её присутствие, ощущать свою надобность порождённому ею миру. Жизнь хороша! Прекрасна Жизнь! Жаль только, чересчур тороплива. Не всем своим премудростям научить меня успела. А так, всё — слава Богу!

— Не тужи о Жизни, Лукич. Ты не без пользы погостил на белом свете…

— Я и не тужу. Слышала ведь: «Слава Богу за всё!» И, как сказал древний летописец в «Слове о полку Игореве»:

Слава всем, кто не жалея сил,

За христьян полки поганых бил!

Здрав будь, князь, и вся дружина здрава!

Слава князям и дружине слава!

…Матвей Лукич очнулся от забытья и с удовольствием, с откуда-то взявшейся силой потянулся. Прислушавшись к знакомым шагам за дверью вернувшейся с работы дочери, глубоко вздохнул, чему-то простодушно улыбнувшись. И надо же случиться, в это самое время с утра игравший на стене солнечный зайчик, превратившийся уже в отблеск последнего закатного луча, неожиданно метнулся на стекло киота и выхватил светом бутафорского серебра оклада иконы святой лик Богородицы. Потом, как будто испугавшись, отскочил к витринке с наградами и они от его прикосновения вдруг все разом ярко вспыхнули. Да так ярко, что Матвей Лукич невольно плотно закрыл глаза и облегчённо, полной грудью выдохнул всю тяжесть своих девяти десятков лет.