Тело черное, белое, красное

Распутин остался один. "Интересное это дело - за людишками наблюдать. Суетятся, барахтаются в своем тщеславии. Думают, словили меня в мышеловку. Да только я не мышь какая ничтожная. Я сам себе судья - сам сужу, сам приговариваю, сам приговор исполняю. А ты, милок, коли хочешь… что ж - доиграем… до конца. Однако последнее слово все одно за мной останется. И люди меня не забудут. Ни через десять лет, ни через сто. И я сумею в том убедиться… когда вернусь". Распутин хрипло рассмеялся и наполнил бокал ласковой мадерой…

8

Белоснежная скатерть, торжественное столовое серебро, хрустальные бокалы для шампанского, изящный фарфоровый подсвечник со свечами в центре стола, запах хвои от стоящей в углу елки и, как в детстве, предощущение чуда. Стрелка каминных часов приближалась к одиннадцати.

Сергей Ильич, сидящий во главе стола, аккуратно резал мясо, незаметно наблюдая за сидящими друг напротив друга дочерью, которая была очень хороша в темно-зеленом платье, и ее гостем, Николаем Сергеевичем Ракеловым - молодым мужчиной с приятными манерами, спокойным приветливым лицом, говорившим негромко, ясно излагавшим мысли, который, к удовольствию Сергея Ильича, так же, как и он сам, был выпускником Московского университета и юристом по образованию.

Ирина была очень оживлена, ее глаза лучились счастьем. Николай Сергеевич, напротив, был сдержан, точнее сказать, сосредоточен, словно человек, обдумывающий какой-то чрезвычайно важный шаг. По лицу его то и дело скользили тени - тени улыбки, задумчивости, неуверенности, решимости. Трудно было понять, что он на самом деле думает и чувствует в данный момент. Чувства, окрашенные в полутона, не выдавали своего хозяина. "Таким и должен быть настоящий юрист, - с удовлетворением отметил Сергей Ильич. - Эмоции в нашей профессии - вещь излишняя". Лицо гостя казалось Сергею Ильичу знакомым, хотя он не мог точно вспомнить, где и при каких обстоятельствах видел его, спросить же сейчас было неудобно - Ракелов при встрече повел себя так, будто хорошо знал Сергея Ильича.

Гость едва заметно откинулся к спинке стула. Ирина вспыхнула и покосилась на отца - не заметил ли чего? Сергей Ильич, наклонив голову, спрятал улыбку. "Ох, молодость, молодость… Думают небось, они первые изобрели эти игры с прикосновением под столом. А он - шустрый малый! - бросил обеспокоенный взгляд на гостя. - Хоть с виду тихоня. Кабы у них не вышло чего…"

– Так вы, Николай Сергеевич, значит, с этим делом справились? - Сергей Ильич доел последний кусочек мяса и положил нож с вилкой на тарелку параллельно друг другу. - Молодцом! Подсудимый-то на редкость убогий человечишко был! Не всякий бы взялся за его защиту. - Поймав на себе укоризненный взгляд дочери, поспешно добавил: - Уж больно сложное дело!

– Да, все сложилось удачно, слава Богу! - Ракелов, промокнув губы белой накрахмаленной салфеткой, слегка отодвинулся от стола.

– Ох, голубчик, никогда в деле нашем не ссылайтесь на божественный промысел! Впрочем, - Сергей Ильич оживился, - здесь вы не одиноки. И в английском суде, впрочем, как и у нас, и стороны, и судьи постоянно упоминают Бога. "I pray to God!" или "May God have mercy on your soul!" - Ракелов понимающе кивнул. - Но вдумайтесь только, - продолжил Сергей Ильич,- каков парадокс! Судья - человек, называющий себя христианином, обращается к другому человеку и говорит ему: "В наказание мы вас повесим и подержим в петле полчасика, донеже последует смерть. Да примет вашу душу милосердный Господь!" Этого невозможно понять! Ведь суд - не божеское дело, а человеческое. Мы творим его от имени земной власти, а не по евангельскому учению. Хотя насилие суда необходимо для существования современного общественного строя, но оно, любезнейший Николай Сергеевич, остается насилием и нарушением христианской заповеди "не судите…"

– Что же, папа, - вступила в разговор Ирина, - и уничтожение Распутина, по-твоему, не богоугодное дело? А вспомни, что было позавчера в театрах, и у нас здесь, и в Москве, когда вечером докатилось известие о его смерти? Люди, христиане, и, заметь, это - элита общества, ликовали, прерывая представления, вставали с мест и в едином порыве требовали исполнения гимна! Мы сами видели - да, Ники? - она обернулась к Ракелову, - как в Александринке все - и зрители, и актеры - стоя пели "Боже, царя храни!" и плакали от счастья! Да-да, плакали! И я - плакала!

– Да, кстати, - Сергей Ильич начал говорить тише, - я был у председателя Государственной думы Родзянко, когда к ним домой пришел князь Юсупов. Вы знаете, он - племянник им. Не стесняясь меня, они с женой обняли Феликса, поздравляли друг друга: "Богу было угодно, чтобы общее дело, наконец, свершилось…"

– Ага, видишь, папа, опять - "Богу было угодно"! - воскликнула Ирина.

Недовольно посмотрев на дочь, Сергей Ильич закончил фразу: