Тело черное, белое, красное

Металлическая кровать с аккуратно подокнутым одеялом… Худой мужчина с заострившимися чертами лица, темными кругами под глазами и перекошенным ртом… Черная с проседью бородка и родимое пятно на щеке, похожее на насосавшуюся пиявку… Вот и он…

Нельзя говорить "здравствуй"…

– Ну, вот и свиделись, наконец, дядюшка, любимый! -Ирина, радостно улыбнувшись, придвинула к кровати табурет, окрашенный в белый больничный цвет, и благодарно кивнула секретарю главного врача, которая, отойдя на несколько шагов к перилам веранды, внимательно наблюдала за ней. Мужчина смотрел на Ирину безразличным, отрешенным взглядом, словно она была одним из немногих ничего не значащих движущихся предметов, которые в последнее время то появлялись перед ним неизвестно зачем, то исчезали куда-то непонятно почему. Вдруг взгляд его почти неуловимо изменился, а уголок рта дернулся. Сколько она уже видела таких глаз - серых, карих, голубых, зеленых, - которые, оставаясь последними каплями жизни на почти безжизненных телах, кричали и умоляли, силились рассказать, признавались в последней любви, боялись и плакали, исповедовались и прощались. Что скажут ей эти глаза?

– Лежи, лежи, дядюшка! - воскликнула Ирина. - Вижу, что рад. Однако ж волноваться тебе никак нельзя. Болезнь у тебя серьезная. Вот я и приехала к тебе, теперь буду за тобой ухаживать. Ты не беспокойся - сколько надо, столько здесь и пробуду. Найдется, где на ночлег устроиться? - Ирина повернулась к секретарю.

– Этот вопрос не мне решать. Прикажут - поможем. Ну, - изобразила на строгом лице улыбку, - я пойду, не буду мешать - Она вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.

– Вот и встретились… - выдохнула Ирина, наклоняясь к чернобородому, который теперь уже неотрывно смотрел на нее. - Если б ты знал, как я ждала нашей встречи! Иногда ночью проснусь и представляю - вот вхожу я к тебе, а ты так радуешься, так радуешься…

– Зу…вю…зю…ю… - промычал чернобородый, взгляд которого, показалось, стал осмысленнее.

– Так и я рада тебе, дядюшка. Помнишь, когда виделись в последний раз? - Ирина приоткрыла сумочку, нащупывая конфету, начиненную ядом.

"И что теперь?" - пришел в голову неожиданный вопрос.

Она, бывшая сестра милосердия, глядя на лежащее перед ней немощное тело чернобородого, которого столько раз убивала в мыслях, сейчас вдруг осознала, что не может решиться сделать это наяву потому, что он… болен и беззащитен. "Но Ники тоже был беззащитен перед ними! - старалась убедить себя Ирина. - У них было оружие, а у него? Что было у Ники, кроме моей любви? Прочь, жалость! Прочь! Сейчас ты достанешь конфету с ядом, и -вдавишь в его поганый рот. Что дает паралич, помноженный на паралич? Так действуй! Ну, действуй же скорее, пока кто-нибудь не вошел!" Ирина запустила руку в сумочку.

Дверь неожиданно распахнулась.

– Укольчик, укольчик, товарищ Ракелов, к вам пришел! - На веранде появилась молоденькая медсестра с косичками, задорно торчащими из-под косынки, держащая в руках лоток со шприцами. - Укольчик! - повторила она, подходя к кровати и откидывая край одеяла. - Поворачиваемся…

– Помогите же, девушка! - обратилась медсестра к Ирине. - Сам- то он не сможет, а мне, видите же, не с руки. Вот та-ак. Даже и не почувствует ничегошеньки. У меня рука легкая. Все говорят… - ворковала она, растирая место укола ваткой, намоченной спиртом. - А вы то чего бледненькая такая? Переживаете, небось. Оно и понятно - за ним сейчас как за дитем малым уход нужен. Потому из городской больницы к нам и перевезли на воздух, да на природу. Да вы не тревожьтесь. Ему у нас здесь хорошо - лежи себе круглый день, птички поют. Кормежка у нас справная - все свежее.

Чернобородый издал нечленораздельный звук, вперившись глазами в медсестру. Та приветливо взглянула на Ирину.

– Ишь, как он вам обрадовался! Не помер бы от радости. От нее ведь тоже, знаете, бывает. Глазенки-то, гляжу, блестят, вон, даже румянец появился. - Она улыбнулась. - Кабы не знала, что племянница вы ему, подумала бы, что полюбовница. Уж очень рад! Ну, не буду мешать. - Напевая себе под нос, медсестра направилась к двери.

Глаза чернобородого широко раскрылись, рука, в беспомощной попытке подняться, чуть дернулась, сухие желтоватые пальцы ответили на эту попытку легким подрагиванием. "Узнал!" - теперь уже точно поняла Ирина, опускаясь на край кровати и приближая голову к его лицу. В темных глазах чернобородого бились волны ненависти, через край выбрасывая на впалые щеки соленые брызги выступивших от бессилия слез.

"А ведь он точно был счастлив! - содрогнулась от неожиданной мысли Ирина. - Доживал последние дни в полной уверенности, что жил не зря, фанатично верил и беззаветно служил своей светлой идее, не замечая, что идея эта облачена в кровавые дьявольские одежды. Фанатизм, не оставляющий места сомнениям, для одних становится дорогой к жертвенному подвигу, других превращает в орудие зла и смерти. А в мире этого человека есть только черное и белое, которые непостижимым образом поменялись местами".