– Мсье Поль! Слава Богу, вы на месте! – Николя старался говорить спокойно. – Вы знаете, где она сейчас?… Отлично!Я восхищен профессионализмом ваших людей! Дело в том, что она, видимо, попытается его… Ну, вы поняли… Откуда знаю? Расскажу при встрече, а пока, прошу, постарайтесь ее подстраховать. Я выезжаю к вам… Почему нельзя?… Но… Ну, хорошо, хорошо, считайте, что вы меня убедили. Не буду повторять вам, что для меня означает эта женщина… Я буду дома, у телефонного аппарата. Держите меня в курсе событий…
…Пора бы ему проснуться. Ирина, обхватив рукоятку револьвера, лежащего на коленях, другой рукой толкнула Серегина в бок. Он шевельнулся, белёсые ресницы мелко задрожали, глаза с трудом приоткрылись. С хрустом потянувшись, попытался опустить руки. Шелковые шнуры натянулись. Недоуменно задрав голову вверх и скосив глаза, дернул одной рукой, потом другой. Перевел взгляд на Ирину и, тряхнув головой, попытался отогнать сон.
– Ты чё, Ир? Привязала меня, что ли? – дернул ногой. – Зачем? – скривился в недоуменной улыбке. – Хотя, может, ты и права, – с пониманием ухмыльнулся он, – мне для етого дела руки не нужны. Только брюки мои тебе придется самой стянуть. Я не смогу. – Его глаза возбужденно заблестели. Ирина молча смотрела на него. Серегин облизнул пересохшие губы. – Ну, давай скорее, чего тянешь, я уже хочу… – подмигнул он. – Мне даже интересно. Я связанных баб пару-тройку поимел, а вот так, чтобы сам связанный, – никогда. Ну, давай, скидай одежку, не тяни – глянь, мне уж невтерпеж! – указав глазами на нижнюю часть живота, выгнулся в сладострастном ожидании. – Иди ко мне! Ну!
– Убью я тебя, Саша, – тихо проговорила Ирина, поднимая руку с револьвером.
При виде оружия Серегин, осклабившись, издал звук, похожий на смех. В его сощурившихся глазах появилась обеспокоенность.
– Ну, ты, Ирина Сергеевна, затейница! Ну, развеселила! Силы моей нету! – натужно засмеялся он. – Давай, раздевай одежку-то! Не могу я больше терпеть. Ну!
"Надо же. Не верит. Думает – игра". Ирина, переложив револьвер в левую руку, приподнялась со стула и сверху вниз, с размаху, как тогда он в Бологом, ударила кулаком ему по скуле.
– Ты чего, баба? Сдурела, что ль? – на побагровевшем лице Серегина бешено блеснули глаза. – Ты, слышь, борщи, борщи, да не перебарщивай! А то я и впрямь разозлюсь. – Его руки напряглись, пытаясь порвать шнуры.
– Это тебе, Сашуля, за тот удар, мне по лицу. – Бесцветные брови Серегина поползли вверх. – Наверное, не помнишь уже? В Бологом? – Серегин, плотно сжав узкие губы, пристально смотрел на Ирину, будто силясь припомнить что-то. – А я, видишь, помню! – Она снова опустилась на стул, ощутив нервную дрожь, волной прокатившуюся по телу. – Было вас там в Бологом четверо, а муж мой – один, беззащитный, – она сделала паузу, – как ты сейчас. А я просила, умоляла, не трогайте, отпустите! Ведь он же, Саша, ни в чем не был виноват. Ни перед вами, ни перед властью вашей. А вы убили его. Ни за что. По пьяной прихоти. – Глаза Серегина забегали, крылья носа задергались.
– Ты чего, говоришь-то, Ир? Никак не пойму я. Слышь, попить дай! – он дернулся.
– Лежи, лежи, Сашенька. Я подам. – Она взяла с прикроватной тумбочки графин с водой. – Пей! – плеснула ему в лицо. – Сволочь! – Серегин вздрогнул и жадно облизнул мокрые губы.
– Какого такого мужа? Ты чего, дура, белены объелась?
У Ирины перехватило дыхание.
– Попил, милок? Тогда – слушай. – Поставила графин на место. – Слушай меня внимательно, Серегин. Двое нас осталось. Ты да я. Про мужа моего ты, понятно, уже вспомнил. – Серегин молчал, прерывисто дыша. – Дмитрий Степанович, дружок твой говорливый, который в санатории лечился, – помер. Сказочку мою послушал и… преставился. От переживаний. Чудны дела твои, Господи! – Серегин, не моргая, смотрел на нее. Заметив, что его пальцы сжались в кулаки, Ирина усмехнулась. – Двое других – матрос красномордый – Мальцев, знаешь наверное – с якорем на руке, – мимоходом пояснила она, – и еще один – рыжеватый, на моль похожий, – поморщилась, – Тушкевич… Ну да! Конечно, знаешь! Ты же мне сам про них говорил. Так оба в ресторане, куда я их пригласила, рыбки поели и – туда же, к Степанычу отправились. Видно, рыба в тот день несвежая была, – посочувствовала Ирина окаменевшему Серегину. – Из них ты один остался. И вот я… – она задумчиво посмотрела на револьвер…