Тело каждого: книга о свободе

Сначала Кэрол, с ее идеальным макияжем и милой смущенной улыбкой, кажется просто зажатой, хрупкой, тревожной, рассеянной. Несмотря на красоту, ей как будто некомфортно в собственном теле. Кэрол – образцовый пример райховской брони характера. Она говорит так тихо, что едва ли не шепчет; на занятии аэробикой она взмахивает руками, отставая на долю такта от других женщин. Первый звоночек о том, что с ней что-то серьезно не так, звучит, когда она за рулем почти теряет сознание от выхлопов грузовика, едущего впереди. Позже в парикмахерской она робко, с придыханием просит сделать ей химическую завивку. Пока она наблюдает за процессом в зеркале, у нее из носа начинает течь тонкая струйка крови. Эта сцена и последующие за ней – припадок в химчистке, приступ астмы на беби-шауэр-вечеринке ее подруги – настолько леденят кровь, что не уступают Хичкоку. Они даже сняты в точности как фильм ужасов, только нет монстров или демонической силы за этим кошмаром поломанного тела, изоляции, ужаса от непонимания происходящего и неверия со стороны окружающих.

Врач не может установить причину недуга Кэрол и советует скептически настроенному мужу сводить ее к психиатру. Но Кэрол уверена, что проблема не у нее в голове. В спортивном зале она находит листовку, рассказывающую о новом заболевании – непереносимости окружающей среды, также известном как множественная химическая чувствительность. Вот в чем дело, решает она: она страдает от острой иммунной реакции на токсичный мир роскоши, в котором живет. «У меня аллергия на диван», – говорит она подруге; а еще на косметику, молоко, пестициды, одеколон мужа. Прячась от этого ядовитого натиска, она уезжает в нью-эйджевский лагерь в Монтане – островок безопасности, которым заведует жутковатый и харизматичный лидер Питер Даннинг. Питер проповедует идею, что каждый человек сам несет ответственность за свою болезнь и он один может ее победить, вступив в борьбу со своим несчастьем, ненавистью к себе, гневом и отчаянием.

Поначалу кажется, будто Кэрол расцветает в Ренвуде, под надежным колпаком, но это место усиливает ее неврастенический ужас перед миром. Она всё больше отдаляется от людей, от новых возможных источников заражения. В последней сцене она настаивает, чтобы ее поселили в совершенно непроницаемом бункере почти без мебели – и без потенциальных аллергенов, – похожем на тюремную камеру. Ее муж с приемным сыном уехали, она одета в больничную пижаму. Одна в своей комнате; она смотрит в зеркало на собственное лицо со странным синяком или нарывом на лбу. «Я… люблю… тебя?» – произносит она тонким голосом. «Я… люблю… тебя?» Черный экран. Может, она пойдет на поправку. Может, и нет.

«Безопасность» пытается осмыслить ту же самую таинственную границу между личностью и миром, на страже которой стояла Сонтаг, но не дает зрителю делать простые выводы. Тело Кэрол говорит то, что не получается сказать словами, или внешний мир в самом деле отравляет ее? Это экологический манифест о токсичности двадцатого века или феминистская притча об ограничениях в жизни Кэрол, ее области влияния и контроля? «В последнее время у меня в жизни много стресса», – говорит она врачу, хотя, по нашим наблюдениям, самое сложное, что ей приходилось делать, – это заказать новый диван. Но есть просто стресс – и есть стресс: одно – переутомление от тяжелого труда, а другое – душевный износ оттого, что ты живешь не своей жизнью. Можно сказать, что Кэрол – степфордская жена героя известной повести «Писец Бартлби» Генри Мелвилла, безучастная, внезапно и необъяснимо неспособная выполнять свою роль: ни заниматься любовью со своим мужем, ни смеяться над сексистскими байками его начальника, пребывающая всё время в состоянии какого-то пассивного сопротивления – но упорного, несмотря на совершенно бессознательный характер.

«С вами всё в порядке, Кэрол», – повторяет ей врач. Как много я встречала таких людей в своей практике: они приходили ко мне с диагнозами вроде «синдром хронической усталости», не догадываясь, что зачастую такой диагноз врач ставит вместо того, чтобы сказать: «Я не знаю, что с вами, уходите». Они чувствовали какое-то недомогание, но анализы ничего не показывали, а доктора стыдили их за то, что симптомы не вписываются ни в какую категорию. Иногда было очевидно, что у них депрессия или повышенная тревожность и они выражают чувства соматически, на физическом уровне. Но как быть с женщиной, у которой такая сильная аллергия на парфюм, что ей пришлось уволиться с работы, или с девушкой с аменореей, у которой только спустя несколько месяцев обнаружили анорексию? Не было четкой линии между эмоциональным и физическим, надежной границы между внутренним и внешним миром.