Тело каждого: книга о свободе

За последующие десятилетия она похожим образом пугалась еще несколько раз, но образования оказывались доброкачественными. Затем в апреле 1996 года, почти в ее сорок девятый день рождения, она вновь нащупала узел. Хотя к тому моменту она уже стала признанной звездой авангарда, это было непростое время. Ее книги плохо продавались, и ей пришлось устроиться преподавателем в Институт искусств Сан-Франциско. В этот раз при биопсии обнаружили злокачественные клетки. Опухоль имела пять сантиметров в диаметре, но врач сомневался, что она успела дать метастазы. Акер предложили несколько вариантов лечения, в том числе лампэктомию и лучевую терапию. Она согласилась на двойную мастэктомию – двойную, потому что она не хотела оставлять одну грудь. Через несколько дней после операции ей сообщили результаты. Шесть из восьми лимфоузлов были поражены раком. Мы все однажды умрем, сухо сказал ей хирург.

Акер отказалась от лучевой и химиотерапии, хоть и знала точно, что мастэктомия не справилась со всеми раковыми клетками. Она верила, что лимфоузлы – это фильтр тела и раковые клетки скапливаются там не потому, что размножаются, а потому, что покидают его. Как и Кэрол в «Безопасности», она отошла от традиционной медицины и возложила надежды на свиту альтернативных целителей, двоих из которых позже осудили за медицинское мошенничество (ее акупунктурист отказался ее лечить, сказав, что иглоукалывание не поможет при раке). Она оборвала общение с друзьями, не согласными с ее решениями. К своему хирургу она больше не обращалась.

Среди прочих ее консультировала Джорджина Ричи, целительница, аттестованная по системе Луизы Хэй. На одном из сеансов регрессии прошлой жизни она сообщила Акер, что ее мать пыталась сделать аборт. Залог здоровья, сказала она, – это прощение, ей нужно простить себя. По заветам Райха она внушала Акер, что болезнь – это травма, закупорка, вызванная шрамами прошлого. «Здоровый человек – это тот, – говорила она, – кто может сказать: „Шрамы прошлого не могут помешать мне делать то, что мне нужно делать сегодня“»[37]. Она заставила Акер сидеть на полу, вцепившись в плюшевую свинью; ее тело одеревенело, объятое воспоминаниями о лишенном любви младенчестве. Похоже, прошлое Акер продолжало жить в ее «эмоциональном теле». Всё, как предсказывал Райх: «Часть прошлой жизни хранится, приобретая иную форму, и остается активной»[38].

Опыт болезни возрождал в ней забытые чувства, фрагменты ее безотрадного детства, с которыми она всё еще не могла ужиться, хоть они и послужили основой архитектуры и атмосферы ее книг. Отличительная черта произведений Акер – это то, что они населены ее альтер эго: Джейни, Пип, Хэстер, Эвридика, Электра, О, и все они в любом возрасте остаются несчастными маленькими девочками, брошенными, нелюбимыми, слишком рано сексуализированными, потерянными в психологическом ландшафте – грязном, опасном, часто летальном. Очертания ее семьи проявляются в каждом романе; повторяется один и тот же набор героев, который писательница Крис Краус перечисляет в глубоком биографическом исследовании «После Кэти Акер»: «…инфантильная мать, неотесанный отчим, богатый, но исчезнувший биологический отец»[39].

Странно то, что похожая модель отношений существовала и в семье Сонтаг. Как и Акер, Сонтаг была забитой богатой девочкой, эмоционально обездоленной, несмотря на беспорядочное изобилие денег в семье. Находясь на противоположных полюсах культурного ландшафта: одна – образец рациональности, другая – пророчица хаоса, они несли бремя поразительно похожих историй. Обе женщины родились в Нью-Йорке в зажиточных еврейских семьях (предки Кэти по линии матери сколотили состояние на пошиве перчаток). Обе имели сложные отношения с матерями, обе были отличницами, обе прятались за своим умом, как за щитом, не пользовались популярностью и страдали от одиночества. Обе вышли замуж еще в подростковом возрасте и быстро ушли от своих первых мужей. Обе были бисексуальны, и обе волевым усилием добились статуса иконы, мгновенно узнаваемой, но не так-то легко досягаемой.

Акер не знала своего настоящего отца: он ушел от ее матери за шесть месяцев до ее рождения 18 апреля 1944 года. Что касается Сонтаг, то ее отец умер, как ей говорили, от пневмонии (в десять лет она подглядела в его медицинских бумагах, что в самом деле это был туберкулез, «страстный» недуг, столь занимавший ее в «Болезни как метафоре» и от которого умерли отец и брат Райха). Она хранила кольцо отца в шкатулке, просила мать диктовать ей по буквам слово «пневмония» и воображала, что он едет домой, что он вот-вот откроет дверь. Во взрослом возрасте она начинала рыдать от одной мысли о нем.