Тело каждого: книга о свободе

И всё же не только финансовый вопрос заставил Акер отказаться от традиционной медицины. В действительности она потратила небольшое состояние на свиту целителей, с одним из которых она иногда консультировалась ежечасно (согласно рассказу Краус, он раздавал свои визитки на похоронах Акер). Она отказалась от лучевой и химиотерапии, потому что боялась их больше, чем самого рака. В том, как Акер пишет о теле, звучит глубокая паранойя, мрачное недоверие к мужчинам в белых халатах вкупе с наивной тягой к псевдонаучным теориям. Нельзя сказать, что ее недоверие совершенно безосновательно. Ятрогенная болезнь[48] – не вымысел. Факторы риска того рака, от которого умерла Сонтаг, – это лучевая и химиотерапия в прошлом. Ее основной врач даже сказал ей, что цитогенетика ее рака явно указывает на его развитие в результате химиотерапии, которую она проходила во время лечения саркомы матки. Настояние на агрессивном лечении, без сомнения, ее спасло, но оно же ее убило.

У этой истории нет морали. И Сонтаг, и Акер принимали те решения, которые считали верными для себя. Последствия, ужасавшие одну, ничего не значили для другой. Их гибель, как и их болезнь, была одновременно случайностью и символическим отражением их личностей. Физическое «я», по видению Райха, бесконечно подвергается влиянию самых разных факторов: прошлого, образа мышления, культуры, общества и политического климата, в котором оно обитает. И, как нам показывает фильм «Безопасность», не может быть никакой безопасной зоны: нельзя изолировать себя от внешнего мира. Жизнь требует обмена – этот факт болезнь доказывает по своей природе.

Сонтаг была права в том, что решила войти в больничную палату и чистой метлой вымести из нее все предрассудки. Я уверена, что ее книги облегчили груз страха, вины и стыда для очень многих. И всё же, и всё же… Нет исцеления от смерти. Никто еще не изобрел некое «странное химическое бессмертие»[49], которым она утешала своего рыдающего сына, когда он осознал, как это бывает со всеми детьми, что все его любимые однажды умрут. Для всех, кого мы бы хотели видеть живыми, и для всех, кого мы бы хотели уберечь от бед, жизнь без недугов – это невозможная фантазия. Как бы я ни восхищалась текстами Сонтаг, мне кажется более здравым признать, что мы никогда не будем свободны от болезней, никогда не сможем противиться смерти. Возможно, какие-то решения Акер были мудрее, чем казалось на первый взгляд: она знала, что однажды должен наступить момент принятия, и использовала дарованную болезнью возможность осмыслить прошлое. Я не ставлю под сомнение необходимость лечения и обеспечения медицинской помощи, а, скорее, пытаюсь помнить, что всё это случается на фоне одного фундаментального факта, общего для нас всех, – факта конечности срока нашей жизни.

3. Закон и секс

Сожжение книг на площади Опернплац. 1933 (Keystone/Getty Images)

Брайтон всегда привлекал эскапистов и отказников, людей, влюбленных в свободу, находящихся в поиске экспериментов и иной жизни. Когда я впервые приехала туда в детстве, на обшарпанных площадях кремового цвета собирались стареющие актеры, но к 1990-м их сменил поток проезжих гомеопатов, диджеев транс-музыки и преподавателей кундалини-йоги. С тех самых пор, как принц-регент построил там свой нелепый бюстоподобный дворец, город заработал репутацию лона удовольствий, особенно популярного среди квир-сообщества, но также готового радушно принять людей всех предпочтений. По пятничным вечерам клубы на пляже заполнялись лондонцами в убранстве из кожаных портупей, крылышек фей и блесток на лице; весь захудалый город пульсировал в ритме секса.

Я переехала в Брайтон, будучи подростком, и осталась там жить на добрый десяток лет дольше, чем планировала, кочуя между пристанищами в вытянутых ветхих зданиях с высокими потолками. Бездарность управляющих компаний, этими зданиями заведовавших, компенсировали головокружительные виды на море. В последние годы века секс случался легко и без разграничений по гендеру. Он витал в воздухе, был частью характерной атмосферы города. Под конец вечеринок на чьей-нибудь кровати или на полу подвального этажа в доме друга чьего-то друга неизбежно распластывались тела. Мне нравился этот переход настроения, когда платоническая симпатия концентрировалась во что-то конкретное и жадное. Иногда секс был очень хорош безо всяких обязательств, и некоторые связи относительно счастливо длились годами, заполняя промежутки между более серьезными романами.