Тело каждого: книга о свободе

Чем ближе Ишервуд узнавал Хиршфельда, тем больше он проникался к нему любовью и даже благоговением. Несмотря на домашний облик, Тетушка Магнезия был прожженным активистом и геем, убежденным, что гомосексуальность встречается во всех культурах и странах мира. В 1921-м, через год после образования Лиги наций, он основал первый Международный конгресс сексуальных реформ (позже известный как Всемирная лига сексуальных реформ). Важно отметить, когда именно это произошло. Европа всё еще не оправилась от насилия немыслимого масштаба. Великая война унесла жизни десяти с лишним миллионов, и еще свежий окопный ужас породил взрыв утопических мечтаний: о мире без войны, о братстве людей, о прекращении конфликтов на почве субъективных разделений по гендеру, классу или национальности. Секс был частью этого – фантазией о любви без болезней и подчинения, свободной по крайней мере от чувства вины и религиозного долга, от извечной привязки телесных актов к греху или потребности в размножении.

С конца девятнадцатого века Хиршфельд вел кампанию против параграфа 175 прусского (а позже немецкого) криминального кодекса, по которому гомосексуальные связи между мужчинами наказывались тюремным сроком до десяти лет. Параграф 175 породил губительную атмосферу страха и стыда, в которой участились случаи шантажа и даже суицида. Самого Хиршфельда к его деятельности в области секса подтолкнуло самоубийство одного из его пациентов в 1896 году: молодой офицер, гей, которого родители принудили жениться, застрелился в первую брачную ночь. В своей предсмертной записке, адресованной Хиршфельду, он говорил, что не смог рассказать родителям о «том, что душит его сердце смертной хваткой»[63].

Многие европейские страны следом за послереволюционной Францией уже столетием раньше упразднили законы против содомии (в Британии, где за содомию до 1868 года приговаривали к смертной казни, законы оставались еще жестче, чем в Германии). Первая кампания Хиршфельда против параграфа 175 провалилась, но с принятием более толерантной конституции Веймарской республики он решил, что время перемен пришло, и в тот же год основал свой Институт. Он поступил хитро: на втором этаже открыл музей секса, где выставил дилдо, плетки и хитроумные штаны-обманки для эксгибиционистов, куда Фрэнсис отвел хихикающего Ишервуда в первый день. Музей привлек толпы посетителей, чей интерес также вызвала коробка для анонимных вопросов о сексе. К началу 1930-х в нее опустили четырнадцать тысяч вопросов, на многие из которых Хиршфельд ответил лично.

Этот сбор информации имел и более важную задачу. Одним из главных вопросов того времени был следующий: является ли гомосексуальное влечение врожденным или же приобретенным и девиантным, патологией вследствие травматического детского опыта или совращения со стороны взрослого? Хиршфельд понял: если он докажет верность первого, то сможет полностью дискредитировать параграф 175, чья аргументация в пользу криминализации гомосексуальности держалась на том, что подобные акты не просто девиантны, дегенеративны и порочны, но – в первую очередь – основаны на добровольном выборе.

Утверждение «ты таким родился», воспетое Леди Гагой, спустя век всё еще остается предметом дискуссий. Многие люди видят свободу не в том, чтобы относиться к своей ориентации как к врожденному качеству, но в борьбе за право вступать в любые взаимно добровольные акты, какие захотят, – эта точка зрения наиболее близка мне самой. Тем не менее в эпоху Хиршфельда защита врожденности, «естественности» ориентации несла в себе реальный освободительный потенциал и надежду на избавление личной эротической жизни от гнета закона.

Разумеется, согласны были не все. В 1926 году Фрейд написал в юбилейном сборнике статей на шестидесятилетие Хиршфельда: «Я всегда выражал убеждение, что жизнь и труды доктора Магнуса Хиршфельда, направленные против жестокого и непростительного вмешательства закона в сексуальную жизнь человека, заслуживают всеобщего признания и поддержки»[64]. Но хотя Фрейд сам сформулировал радикальную идею о существовании инфантильной сексуальности и о том, что она может сохраняться чуть ли не на всю жизнь (так называемая полиморфная перверсия), даже он верил, что целью зрелого секса между взрослыми людьми должно быть продолжение рода. Влечение к своему полу он видел как проявление недоразвитости и отклонения, рассматривал «инверсию» как фетиш, искажение здорового течения либидо. Он не считал гомосексуальность чем-то врожденным и потому естественным, хотя и не мог доказать, что ее можно развить или перенять. Надо сказать, существование этой «инверсии» подрывало всё фрейдовское понимание секса; эта непоследовательность заставила его вновь осознать, как сложно отследить связь между импульсом полового влечения и объектом, на который оно направлено.