Тело каждого: книга о свободе

Следствием этих трагических событий и стало то, что Райх еще больше отрезал себя от мира. В записях Каррер говорится, что тем летом он деградировал до состояния агрессивного пьяницы и однажды даже избил своего любимого пса Тролля железным прутом и сломал ему ногу, после чего обвинил во всем неизвестного, вломившегося в дом, вероятно пришельца. Вторник, 14 августа 1956 года: «Вилли распускает руки и угрожает. Сказал, что ему необходимо кого-нибудь убить – например, меня. Он очень много выпил. На следующее утро, протрезвев, ничего не помнил про угрозы и буйство»[204]. Дальше на той же странице: «То, что он выдает за влияние оранура (негативной версии оргона, которую Райх, по его утверждениям, открыл в начале 1950-х. – О. Л.), на самом деле агрессивные приступы ярости Вильгельма Райха!»[205] В письме от октября 1956 года (вероятно, не доставленном) она добавляет: «Я не намерена спокойно сидеть и терпеть твои пьяные тумаки и пощечины»[206].

Я читала эти страницы с ужасом, и не только от понимания того, каким мог быть Райх, но и потому, что сама Каррер как будто потеряла связь с реальностью в годы после его смерти. В одной из папок я нашла пачку газетных статей, которые она вырезала и сохранила, многие из них 1984 года. На двух страницах писали про Райха, но на остальных его вовсе не упоминали. Я пролистывала их в недоумении. Там был гороскоп, обзор телефильма «Аврора» с Софи Лорен в главной роли в «Вашингтон пост» и статья из «Ю-Эс-Эй тудэй» о лазере «Аврора» для уничтожения раковых клеток. На каждой странице Каррер подчеркнула слово «Аврора», как будто думала, что через ее имя кто-то посылает ей загадочные сообщения.

Страдать паранойей – значит иметь твердую уверенность в тайном заговоре, в том, что вокруг тебя во все стороны простирается огромная сеть связей. Ничему и никому нельзя доверять. Опасность может нагрянуть откуда угодно, в любой момент дня и ночи, поэтому параноидальному человеку необходимо постоянно быть начеку, всегда готовым уклоняться от удара и бежать. Побег может быть физическим, например переезд Райха в Оргонон или Аризону, или это может быть побег в мир фантазии – так, Райх верил в космических захватчиков. Что хуже, побег может привести к разрыву эмоциональных отношений, как и случилось между Райхом и почти всеми его друзьями и коллегами в 1950-х; он отрезал себя не только от привязанности и любви, но и от устойчивого контакта с реальностью, который помогают поддерживать другие люди.

По запискам, которые Райх прятал в Оргононе, понятно, что он давно потерял веру в мир вокруг себя и воспринимает его как опасное и полное скрытых угроз место, где прав один он, а кто с ним не соглашается – не просто неправ, но гнусен и подл. Жить с кем-то, кто находится в подобном состоянии, – значит постоянно рисковать физическим здоровьем, поскольку человек больше не терпит инакомыслия или даже сомнения. Ты можешь быть только либо хорошим, либо плохим; либо ангелом, либо предателем.

Не одна Каррер увидела эту сторону Райха. Его вторая жена Илзе Оллендорф ушла от него в 1954 году, когда он стал агрессивным, ревнивым, начал много пить и однажды ударил ее так сильно, что у нее лопнула барабанная перепонка. Он обвинял ее в тайных грязных похождениях («Совершеннейшая ложь»[207], – сказала она Кристоферу Тёрнеру незадолго до смерти). Райх заставлял ее писать признания, которые потом хранил под замком в архиве Института оргона вместе с собственными записями о ее сексуальном поведении и доносами, сочиненными сотрудниками под давлением с его стороны. Он как будто разыгрывал по собственным правилам расследование против себя самого, только в этот раз в роли обидчика, а не жертвы. Защитник женской сексуальной свободы превратился в помешанного на сексе, мстительного шпиона, Маккарти в масштабах собственного дома.

Это не единственный сценарий, который он таким образом разыгрывал заново. Еще он повторял поведение своего ненавидимого отца. В биографии Райха, опубликованной в 1969 году, Илзе пишет, что он так и не смог простить себе свою роль в непростой истории гибели его матери. Это он, хоть и не добровольно, рассказал отцу про ее роман, и всю жизнь его мучило чувство вины за последующий год насилия и страшные попытки матери покончить с собой. Даже когда ему было за тридцать, он просыпался среди ночи от кошмара, что это он ее убил. Трижды он проходил курс психоанализа до отъезда из Европы, но так и не смог заговорить о матери. Это была слишком болезненная тема. Каждый раз, когда она поднималась, он либо уходил от нее, либо прекращал анализ. Илзе считала, что эта вина сделала его таким одержимым и непреклонным, вселила в него потребность быть правым любой ценой. Как ни мучительно ей было это признавать, в 1950-х годах ее муж начал терять контакт с реальностью, и, хотя он пытался вытягивать себя обратно, «длительное давление вынудило его искать убежища где-то еще, в другом, не таком жестоком мире»[208].