Как мы не раз видели, Петр Дамиани называет папу «всеобщим епископом», «превышающим по чести и достоинству всех живущих во плоти», «царем царей» и «государем императоров». Двумя годами раньше, в «Соборном решении» он выразил пожелание, чтобы «высокие персоны» короля и папы слились бы настолько, чтобы отныне «царь был в римском понтифике и римский понтифик – в царе»[199]
. Это звучало как призыв ко взаимопониманию между папой и императором: «облаченные в божественную тайну», «как бы воплотившись друг в друге» они призваны трудиться вместе «беря пример с двух божественных властей, то есть с Христа»[200]. Одновременно персона папы становилась наследницей богатого царственного символизма христологического свойства.Дамиани первым назвал папу наместником Христа, Vicarius Christi, титулом, который до тех пор использовался лишь по отношению к императору, представлявшему Бога на земле[201]
. В 1057 году он написал Виктору II, что Христос сам сказал понтифику, что назначает его своим наместником[202].В письмах Иннокентию II (1130–1143) и в сочинениях, написанных до 1147 года, Бернард Клервоский пользуется титулом «наместник Петра», но с приходом Евгения III (1145–1153) склоняется к «наместнику Христа», тем самым поспособствовав историческому утверждению последнего. В трактате «О размышлении» Бернард идет еще дальше и утверждает, что Христос назначил себе единственного наместника – папу[203]
. Прервалась древняя традиция: обращение «наместник Христа» применялось к другим епископам и даже к светским государям.Развивая эту новую концепцию, Бернард прибегает к новой телесной метафоре: «Давай разберемся, кого именно ты временно представляешь в Церкви Божьей»[204]
. Ответ представляет собой длинный список титулов, подобающих папе, и это крещендо завершается Христом: «Ты – первосвященник, верховный понтифик, первый из епископов, наследник апостолов, ты Авель по первенству, Ной – по правлению, Мельхиседек – по чину, Аарон – по достоинству, Моисей – по власти, Самуил – по правосудию, по господству ты – Петр, по помазанию – Христос»[205]. В качестве понтифика он должен «управлять членами тела Христова», «тела, которое сам Павел описал поистине апостольским языком, которое тебе следует гармонично сочетать с главой»[206]. Уже в 1130 году, чтобы доказать законность «своего» папы, Иннокентия II (1130–1143), и помешать действиям легата Анаклета II (1130–1138), Бернард воспользовался телесным образом с яркой христологической окраской: Иннокентий II истинный папа, потому что он «кость от кости и плоть от плоти Его»[207].Влияние аббата Клерво не заставило себя ждать. Титул «наместник Христа» вошел в куриальный обиход при Евгении III[208]
. Угуччоне Пизанский оправдывал исключительное право папы на этот титул тем, что «только папа может называться наместником Христа, если иметь в виду ту власть, которую Христос дал лишь ему»[209]. В конце XII века Иннокентий III зафиксировал титул Vicarius Christi за римским понтификом и, продолжив метафорические рассуждения Бернарда, еще более метафорично поставил папу рядом с Христом: «именно папа призван лично представлять Христа»[210].Царственность
Иннокентий III, видимо, первый, кто высказался о пределах, которые его физическая природа накладывает на папское служение: «Нам не улучшить его человеческое состояние»[211]
. Человеческая природа папы представляет, судя по всему, единственное ограничение полноты власти римского понтифика. Естественные границы человеческого существования, по Иннокентию III, оправдывают и рассылку по всему христианскому миру папских легатов[212]. Схожий аргумент понадобился, чтобы объяснить, почему епископы участвуют в полноте власти папы[213].