Тело в шляпе

Ничего подобного! Папа (кстати, его звали Дмитрий Андреевич) пришел с двумя маленькими куличиками, внешним видом напоминающими ром-бабу из редакционного буфета. Куличики оказались образцами ведической кухни. Все два часа, что папа провел у нас, он рассказывал о том, как вредно есть мясо и от каких именно болезней спасает ведическая кулинария. Я пребывала в полной растерянности, зато Синявский охотно поддерживал разговор, пару рецептов записал и поклялся с мясом покончить навсегда. С тех пор они регулярно созванивались и обменивались новыми достижениями кулинарной мысли.

Наша совместная с Синявским жизнь (если это, конечно, можно назвать жизнью) длилась до тех пор, пока квартира не понадобилась ее законным владельцам, и нам пришлось (никто не знает, как я ликовала) разъехаться по родителям. Как полагал Синявский, временно. Как надеялась я, навсегда.

Но, даже находясь в изгнании, то есть в квартире у своих родителей, Синявский вел себя как полноправный хозяин меня. Я, например, должна была оказываться дома вовремя, что он в обязательном порядке проверял по телефону; на выходные, когда его родители уезжали на дачу, я должна была переселяться к нему. Каникулы, а впоследствии отпуск, мы тоже должны были проводить вместе. Кроме того, после окончания университета он взял себе в привычку раза три в неделю навещать меня в редакции, чтобы проверить, "все ли в порядке".

С точки зрения сестры Даши, подобные визиты были не чем иным, как унизительной травлей, а сам Синявский - "мерзким филером". Разумеется, сообщение о том, что больше никто не будет меня так унижать, Даша всячески приветствовала.

- Молодец!.- вопила она. - Давно бы так! Вечно ты козлов разводишь. Где ты их берешь только?

- Они сами берутся.

- Почему одни только козлы, вот что непонятно.

Упрек совершенно незаслуженный, потому что Валера Синявский был первым и на сегодняшний день последним моим увлечением, так что образ многочисленных козлов был взят Дашей, вероятно, из ее собственной личной жизни.

- Козел с возу, кобыле легче, - вопила она. - Зачем только прятаться? Надо сказать внятно:

"Отвали" - и ходить с гордо поднятой головой. - Я не сомневалась, что в этот момент Дашка вытянула шею и задрала подбородок, показывая мне, как именно выглядит гордо поднятая голова, нисколько не смущаясь тем, что по телефону я ее плохо вижу. - Ты что, всегда от всех своих козлов так прятаться будешь?

Заметьте, Даша была оптимистом и даже мысли не допускала, что в моей жизни когда-нибудь может появиться нормальный мужчина, то есть не козел. Она верила, что я обречена.

- И надолго ты в подполье?

- Месяц-полтора, как пойдет, - уклончиво ответила я.

- Что значит как пойдет? Ты хочешь сказать, что тебе может понравиться быть в бегах?

- До тех пор, пока Синявский не успокоится.

- А если он долго не успокоится? - укрыться от Дашкиного гнева пока не удавалось никому.

- Тогда и будем решать.

- Ну, смотри, хотя глупость это все страшная. Даша всегда твердо знала, что хорошо и что плохо, что правильно, а что - нет. Она воспитывала меня, воспитывала маму, воспитывала своего отца - второго мужа нашей мамы, хотя уж он-то совершенно этого не заслуживал. Мне всегда казалось, что Игорь (так его звала я, поскольку мне он отцом не приходился, а называть взрослых "дядями" и "тетями" у нас в семье было не принято) и без Дашиных советов был достаточно хорош. Единственный человек, которому удалось уберечься от Дашиного педагогического влияния, был ее сын Данила. Но вовсе не потому, что она его идеализировала, как раз наоборот. Своей порции советов, наставлений и нотаций Даниле удавалось избежать только потому, что, с Дашиной точки зрения, он был НАСТОЛЬКО плох, что тратить на него свой педагогический талант было сизифовым трудом. Данилу такая постановка вопроса вполне устраивала.

Я решила признаться, что жива, хотя и не очень здорова, еще одному человеку - моему давнему поклоннику и коллеге по фамилии Гуревич. Звали его, извините, конечно, Пьер, причем не в честь Безухова, а в честь Ришара, страстной поклонницей которого была его маменька. Зато отчество подходило к этому чудесному имени, как мозоль ноге, - Петрович.

Пьер Петрович Гуревич был человеком странным во всех отношениях, но в одном я могла не сомневаться - моим потенциальным убийцам он меня не выдаст ни за что. Опять же появление Пьера должно было слегка разгрузить Виталика, который, благодаря заботам обо мне, уже на ладан дышит. Пьер, которому я дозвонилась не без труда, пообещал приехать в больницу "сразу после работы".