Тело в шляпе

Ирина ушла, и Иван впал в еще большее беспокойство. Конечно, он не так бы с ней разговаривал, и наличие Гены вовсе не столь сильно его волновало. Но он строго следовал милицейским инструкциям, а они требовали, чтобы он был с Ириной предельно жесток и даже груб. Надо — значит надо. Но — зачем? После разговора с Ириной у него остался крайне мерзкий осадок и недовольство собой. Он уже и так чувствовал себя подлецом по отношению к винтовцам за инсценировку с посещением покупателя фирмы. Да, он согласился с муровцами, что подобный спектакль развеет всяческие сомнения в реальности его намерений, но своих служащих ему было жалко, они-то всерьез переживают, а он, Иван, выглядит как свинья. Теперь еще Ирина, тоже ни за что ее обидел. Он впервые задумался: зачем милиции нужно выводить Ирину из себя? Они что — подозревают, что предполагаемый убийца — действительно этот самый Гена? Ерунда, не может этого быть. Они считают, что Гена действует по наводке Ирины? Чушь какая-то. Стерва она, конечно, стерва, но не убийца же, это понятно.

Приход Ирины переломил настроение Ивана, и ему почему-то стало казаться, что убийца к нему теперь не придет. А между тем тот, кого он ждал, уже готовил визит в третье токсикологическое отделение института Склифосовского. Как полагал убийца, после этого визита навещать Ивана уже никто не будет. Разве что на кладбище.

Глава 42. ГЕННАДИЙ

Гена дозрел до самоосознания. Началось это с того, что ему захотелось поучаствовать в происходящем. "А почему бы, собственно, нет? — подумал он, проснувшись спозаранку. Все бегают, кричат, рыдают, а я только смотрю со стороны". Гена совершил такой рывок в собственном развитии после того, как смутно почувствовал, что его пассивность раздражает Ирину. Он ее утешает, жалеет, помогает ей чем может, а она злится. Почему? Да потому, что он ничего не делает для нее. Потому что она понимает, что ждать от него нечего. И как только он совершит поступок (не это ли ему внушали столько лет в пионерском штабе, причем именно такими словами?), Ирина сменит гнев на милость и начнет его уважать. Так все и будет — он ее спросит: "Ты меня уважаешь?", а она ответит: "Еще как!" Ну не предел ли это мечтаний?

Сначала Гена "привел себя в порядок", то есть сменил рубашку, носки и носовой платок; потом отправился в Склиф. Разговор с Иваном планировался серьезный и долгий, и Гена чувствовал себя благородным рыцарем, защищающим честь прекрасной дамы. А значит, следовало быть как строгим, так и справедливым. Иван принял гостя радушно.

— Геннадий? Как же, помню. С момента последней нашей встречи больше двух лет прошло все-таки, если не ошибаюсь, а вы ничуть не изменились. Слушаю вас.

Гена устроился поудобнее, положил ногу на ногу.

— Разговор у нас будет серьезный, Иван Иванович.

— Да? Сделайте одолжение. О чем же?

— О будущем ваших детей. Иван присвистнул:

— Что вы говорите! Это очень мне интересно. Так что же вам известно о их будущем? Вы, вероятно, экстрасенс? Я, признаться, все время думаю об их будущем, но пока, ничего конкретного мне узнать не удалось. Кто их, детей, знает? Куда поведет их тернистая дорога жизни, перед какими соблазнами они не смогут устоять, какие трудности выпадут на их детскую долю? Рассказывайте, умоляю вас, мне очень интересно.

Гена слегка напрягся, тон Ивана ему не понравился, но боевой настрой бывшего трудного подростка не так-то просто было сломить.

— Я имею в виду не предсказания судьбы, на что вы намекаете, Иван Иванович, а перспективы.

— Ах вот как. — Иван горестно вздохнул. — Это, конечно, меняет дело. Боюсь, эта тема для меня не столь привлекательна. Да, кстати, вы хотели говорить со мной о моих детях или о наших?

— О наших?! — Гена изумленно уставился на Ивана: — Что вы хотите этим сказать?

— Что в том доме, где имеют несчастье проживать мои дети, наличествует еще и ваш сын, не так ли?

К такому повороту событий Гена был совсем не готов. Он заметался, покраснел, попробовал собраться с мыслями, но это ему не удалось. В результате он так и остался сидеть с красным лицом и прилипшим к нему выражением воришки, застигнутом на месте кражи. Иван между тем продолжал резвиться:

— Ну что же вы, Геннадий, что с вами? Я слушаю вас, не молчите, пожалуйста, а то мне становится одиноко. Вы как бы здесь, но в то же время вас вроде и нет. Конечно, молчание — золото, но не во время же "серьезных разговоров".

Гена на провокации не поддавался и молчал как заведенный.