Телохранитель для невесты

Только мне под силу было спасти Давида от пожизненного заключения. Признайся я в угрозах, попытке изнасилования, адвокату осталось бы развести руками. Но через ушлого Лаевского Шиммер передал своё предложение, и я согласилась.

Папа рвал и метал, когда узнал об условиях сделки. Он кричал, что не возьмёт ни рубля из банка "Кармель" и уж тем более не собирается заниматься новым заказом на строительство элитного квартала возле залива.

Его не радовало, что благодаря взяткам, которые Давид уже успел раздать, тендер у него в кармане. Не вдохновляло то, что у фирмы теперь появятся средства на лучшее оборудование и не будет никакой аферы с обманом дольщиков.

Целый день он ходил за мной с требованием отменить сделку. Мама регулярно поила его ромашковым чаем и корвалолом, прятала сигареты и подсовывала любимые конфеты. Ещё день он провёл в своём кабинете, не желая никого видеть. И только к выходным, когда Лаевский пришёл поздравить меня с выгодным разводом, сменил гнев на милость.

У папы открылось новое дыхание. Он помолодел на глазах, а я, убедившись, что мой торг с судьбой не принёс никакого облечения, перешла на следующую стадию — впала в депрессию.

Со дня расставания прошла почти неделя. Целая вечность по меркам влюблённых дур. Меня тошнило от шоколада, фильмов и книг. Поняв, что идеальный для меня формат вечеринки — это поминки, брат больше не звал на презентации, а подруги — в ночные клубы.

Я устала ходить по магазинам, а шкаф не вмещал новые платья. Все стандартные женские способы борьбы с хандрой были перепробованы. Спасти меня могло лишь одно лекарство — высокое, плечистое, с зелёными глазами, колючей щетиной и таким же колючим характером.

Но "лекарство" бросило меня. Не было никакой слежки, никаких случайных встреч или неотвеченных звонков. После сумасшедшей ночи любви, нежности и заботы Штерн избавился от меня, как от ненужной вещи.

Я не хотела это понимать и принимать. Внутри всё противилось, искушало фантазиями и напрасными надеждами.

А на восьмой день наступило "принятие". Мне по-прежнему было плохо. Не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать. Если бы не мама, я заперлась бы в своей комнате и рыдала. Но к боли добавилась ещё и безысходность.

Мой собственный вагончик страданий был переполнен. Родные стены превращали меня в бомбу замедленного действия, и казалось, что ничто уже не может помочь.

К счастью, лишь казалось.

* * *

Костя позвонил после обеда. К этому времени дождь превратил лужайку в мокрый ковёр, и с желанием повторить за погодой — устроить потоп в собственной квартире — бороться стало невозможно.

— Привет. — Я зло смахнула первую слезинку и задрала голову вверх.

— Привет. Что-то тебя не слышно совсем. Друзей забыла и на радостях в загул ушла?

— Да, веселюсь сутками напролёт. Не жизнь, а малина.

— Э-э. Понял. — Тон друга поменялся, вместо обвинительного став извиняющимся. — Значит, не показалось.

— Не говори загадками.

Одного того, что со мной разговаривает именно Костя, хватало, чтобы зареветь. Уж его-то не выгнали прочь. Он каждый день видел Диму, разговаривал с ним и работал под одной крышей. Именно по этой причине я звонила всем, кроме него. Страх сломаться из-за общих тем мешал набрать номер.

— Да… Тут у одного, похоже, тоже жизнь малина. Веселится так, что всё в поисках верёвки и мыла. Сил нет.

— Если ты о Диме, то я ничего не хочу о нём знать! — Переносицу ломило немилосердно.

— Он мне сегодня точно так же про деньги сказал, когда я десятку на новый стул попросил! То, что прошлый стал жертвой амортизации, боссу по барабану. Никогда его таким злым не видел. Как бес вселился.

— Костя, ты издеваешься или оглох? Просила же, — сдерживаться становилось всё сложнее.

— Я… Я это… Как жизнь у тебя, хотел узнать. Планы какие?

В искусстве перескакивать с темы на тему Косте всё же не было равных.

— Тебе правду или соврать? — Злость схлынула. Слёзы покатились.

— Я, конечно, за правду, но можно… не всю?

— Восемь платьев. Три пары осенних сапог. Увольнение и выгодный развод.

— Что? Серьёзно? Очень выгодный? — Костя оживился, будто это ему сейчас неожиданно подкинули денег.

— На стул хватит.

— Чёрт! Такое событие, а ты молчала?!

— Я и месяц замужем не пробыла. Считаешь, есть повод праздновать?

— Так у тебя же вы-год-ный! — как для последней идиотки, друг произнёс по слогам.

— Ну, прости.

Не знаю, как у Кости это получалось, но, несмотря на слёзы, уголки губ растянулись в стороны.

— Пфф! Прощения она просит… Нашла как отделаться!

— Если хочешь, могу верёвку с мылом раздобыть? Я теперь могу себе позволить любую роскошь.

— Да… С добротой проблемы у вас общие, — пробубнил друг себе под нос.

— Ещё одно упоминание, и кладу трубку!

— Эй, стой, нет! — послышался торопливый ответ. — Я ж главное забыл тебе сказать. Помнишь толстого на Ниссане?

Словно просил вспомнить что-то из раннего детства, я задумалась.

— Сегодня гонки! — Костя не стал ждать. — На прежнем месте, под мостом. Сбор в шесть. Ставки уже принимают.

— И что это значит? — я затаила дыхание.

— Лис… Ну ты, блин… Мне на велосипеде прикажешь участвовать?